– Погоди, ты себе противоречишь, – мой лирический герой стал похож на кота, поймавшего жирную мышь, – Ты хочешь сказать, что тебя огорчает факт собственного рождения, и при этом ты обожаешь собственную родину? Я тебя правильно понял?

– Да, дружище парадоксов, правильно! – тут я спонтанно рассмеялся, заценив собственную шутку, и случайно выдохнул ментолово-яблочный дым германской сигареты прямо ему в лицо, хотя каждый приличный пацан из симферопольских дворов знает, что так делать не следует. Это фактически оскорбление.

Правда, если вы мужчина, а данный жест по отношению к вам совершает женщина, особенно подвыпившая, то вполне возможно, что она просто хочет секса с вами. Подобная форма заигрывания иногда встречается в пьяных компаниях и обычно разрешается постелью. Но секс между мужчинами в наших краях обычно вызывает презрительный смех – извините, если что не так, у меня не было злого намерения оскорбить чью-то толерантность. Просто лично для меня это смешно, понимаете?

Фиксируя в своём тексте эту местную антропологическую деталь, я совсем не хотел надавить на столь угодную нынешней власти педаль официальной гомофобии. Я вообще считаю данную проблему надуманной. Взрослые люди по доброму согласию между собой вправе развлекаться любыми сексуальными играми, а другие вправе смеяться над ними, как некогда смеялись Петроний и Ювенал. Не вижу ни малейшей необходимости запрещать то или другое.

Я люблю называть своё устрашающее отечество Третьим Римом, мне нравится это точное определение, даже если при его упоминании кто-нибудь из нынешних политических активистов обделается. Но в Риме третьем со времён Рима древнего нравы народа немножко изменились. Бывает такое, ничего не поделаешь. Я рассказываю о нравах, как и подобает поэту, пусть и называю это дело на современный манер – исследованием коллективного бессознательного.

Между тем, Люцифер улыбался мне как ни в чём не бывало, и я сообразил, что моё беспокойство было избыточным. Видимо, там, на звёздах, вообще не беспокоятся о подобной хрени. И всё же, осознавая свой досадный промах, который был важен не столько для него, сколько для меня, я предпочёл ответить примирительно:

– Понимаешь, отвратительный факт моего рождения не может отменить великой и трагической красоты, которую я застал здесь. Ни материнской ласки, ни первых неуклюжих объятий отца, который пробовал качать меня на руках, показывая мне из окна трубу котельной и рассказывая о том, что из неё идёт дым. Я так и воспринял этот мир – как трубу, из которой идёт дым. Затем было много хорошего – детство, юность, любовь, книги, тусовки, путешествия. Но любопытство заставило меня заглянуть за грань бытия, и я увидел там вещи, на которые нельзя смотреть смертному. Мне хотелось кому-нибудь рассказать о них. Я не знал, как это сделать. И не был убеждён в том, что это вообще нужно. Только новое знание жгло меня изнутри до тех пор, пока от всего, чем я был, не остался лишь холодный пепел.

– Пепел, говоришь, – иронически хмыкнул мой собеседник, – Оттенок твоего лица не назовёшь пепельным. Скорее оно красное, так что пожар ещё не потушен.

– Можешь не верить, да тебе и незачем. Верить в то, что всё было не напрасно, могу только я. Честно говоря, у меня не осталось ничего кроме этой веры. А теперь я болтаю с тобой здесь, стараюсь грамотно расставлять матерные слова, мы издеваемся друг над другом, а из трубы продолжает идти дым. Скоро и я стану этим дымом. И все, кого я люблю. Да, я обожаю свою родину. С маленькой буквы и без всякой экзальтации. Но и без малейшего лукавства. Другой у меня нет. Здесь я родился и прожил всю свою бестолковую жизнь. Я вижу сны об этой земле. По ночам я летаю над Мангупом или Караби. Только об этом нельзя говорить на умняке. Лучше бы мы напились с тобой сегодня!