– А юбка? А туфли? – через ненависть у мамы просквозили нотки наивности.

– А чё, от Лоркиных отцепила? На меня? И не пожалела.

Катька не договорила. Мама одним движением встала и влепила ей пощёчину.

Головой, затылком, Катька врезалась в косяк, и – будто выключили свет. Разом исчезло всё: мама, ванна, звук бьющейся в раковину воды.

Очнулась Катька тоже как-то разом. Поняла, что лицо мокрое. Не поняла, отчего: то ли мама плеснула, то ли мамины слёзы. Потом Катьку вырвало. Потом приехала скорая.

Уже знакомая фельдшерица, ощупывая Катькин затылок, удивлялась:

– Надо же! Второй случай за сегодня!

В больницу Катьку увезли одну. Мама осталась, кому-то надо было забрать из детского сада Лорку.

– Как себя чувствуешь? – по дороге спрашивала фельдшерица. – Голова болит? В ушах шумит?

…В приёмном покое Катька спокойно, даже чересчур спокойно отвечала другой женщине в белом халате:

– Голова? Голова кружится. Немного. Болит ещё. Слабость? Да. Тошнит? Нет, подташнивает… – а на вопрос: «Как ударилась?», ответила: – Пошла в ванную умыться, поскользнулась и упала. Только не помню, обо что ударилась. Хорошо, что мама дома была. Она помогла. И скорую тоже она вызвала. Она со мной не поехала. У нас папы нет, а сестра младшая есть. Её из садика забрать надо.

Потом Катьку на каталке повезли на рентген, и там она неожиданно уснула.

Мама приехала вместе с Лоркой. Виноватая-виноватая! Даже не сразу в палату вошла. Лорка – та сразу без лишних церемоний протопала в дальний угол, где стояла кровать, на которой лежала Катька, и с ногами забралась на больничное место старшей сестры. И, разумеется, на саму Катьку – на её ноги. Затараторила, путая «л» и «р»:

– Пледставряешь, у нас сегодня чего было! У-у-у! Котреты дали – из ка-бач-ков! Гадость!

– А я бы съела. – Катька, отходя от сна, из которого её выдернул стук в дверь палаты (стучали мама и Лорка, причём в основном старалась мелкая), поморщилась.

– Чего скливирась? – Лорка пристально уставилась – глаза в глаза – на старшую сестру.

– Живот урчит, – на маму Катька старалась не смотреть. – Неприятно это, вот и морщусь.

В палате кроме семейства Киршиных никого не было. Из четырёх койкомест занято было только одно – Катькино. Три кровати пустовали, неприятно раздражая взгляд старыми, ещё советскими, наверное, железными сетками.

– Хоть бы матрацы постелили, – пробормотала мама. И сделала первый шаг к старшей дочери: – Ты прости меня, дуру!

– Иди отсюда! – выдала Катька, ощущая, как к затылку приливает жгучая боль, а в горле встаёт комок.

– Катя… – мама подошла ближе, поставила на тумбочку шуршащий пакет. – Катя.

– Тринадцать лет Катя, и что? – Катька спихнула с кровати Лорку и перевернулась на живот, головой забившись под подушку – никого не видеть, никого не слышать.

Лорка с грохотом свалилась на пол, приложилась пятой точкой, взвыла:

– Ма-ам-ма-а!

– Катя! – вскричала мама.

И тут же, заглушая все звуки и заставляя смолкнуть – моментально! – Лорку, раздался строгий, немного хрипловатый мужской голос:

– Тихо! – а когда пауза слегка затянулась, тот же голос спросил: – Вы понимаете, что вы делаете?

– Что? – спросила мама.

– А говорить уже можно? – переставая выть, поинтересовалась Лорка.

– Кто вас сюда пустил? – голос не сбавлял строгости, игнорируя вопрос ребёнка.

Катька осторожно приподняла подушку и свернула голову набок и вниз – в сторону дверей.

Там стоял врач. Мужчина. Нестарый. В белом халате. И в зелёных штанах.

– А это моя дочь… – начала было мама.

– Предполагаю, – оборвал её врач. – И надеюсь, вы осознаёте, что после травмы её нельзя волновать.