– Я горжусь тобой, Ириэн, – поправил он мою челку. – Ты такая молодец.

– Это моя работа, – слабо ответила я, желая лишь одного – добраться до своей постели.

– Я рад, что встретил тебя. И знаешь, я люблю тебя, Ириэн.

– Дон, я так устала, – прикрылась я собственной слабостью. Его признание удивило меня и добавило дополнительной тяжести в мою душу. Ответить взаимностью я не могла, потому что не чувствовала ничего подобного. А обманывать Дона не хотелось.

Через три дня пострадавшего мага вывели из комы. Его жизни больше ничего не угрожало, чего не скажешь о душе. Оказывается, во время спецоперации где-то в Северных горах на их группу напали горгульи. Из шести магов в живых остался только Брайс, так звали больного. И это было его первое дело. Парень очень переживал, что не смог защитить товарищей и чуть не погиб сам. Он медленно, но верно впадал в депрессию, что было крайне опасно для любого мага, так как грозило полной потерей магических способностей. Каждый из целителей пытался его расшевелить, вернуть желание жить, но все было бесполезно. Брайс угасал на глазах.

Как-то перед уходом я зашла к нему в палату. Он лежал и бессмысленным взглядом смотрел в окно, плотно занавешенное дождем. Непогода бушевала уже третий день.

– Как надоел этот дождь, – с наигранным раздражением произнесла я. – Льет и льет.

Брайс молчал.

– Ненавижу осень. Грязь, сырость, холод. Бррр! Не то, что летом, – продолжила я монолог. Ответом мне вновь была тишина. – Такая погода отлично подходит для самоубийств. Нет лучшего времени, чтобы уйти из жизни, чем поздняя осень.

Парень моргнул. Отлично, значит, он все-таки слышит. Меня это воодушевило.

– И как показывает статистика, именно в такие периоды непогоды происходит наибольшее число суицидов. Кто-то вешается, кто-то выпрыгивает из окна.

Я подошла к подоконнику, перегнувшись через него, посмотрела вниз.

– Третий этаж. Нет, с третьего этажа не убьешься. Покалечишься, а то еще и инвалидом останешься, но не убьешься. А кому хочется быть инвалидом? Разве приятно, когда не можешь ходить или говорить. А-то вообще лежишь как овощ и ничего не можешь, только глазами хлопаешь.

Я говорила все это, не глядя на Брайса, будто его и не было.

– Гораздо лучше, конечно, когда руки и ноги целы и голова в порядке. В этом случае можно столько всего сделать. Можно гулять, бегать, танцевать, улыбаться, помогать другим, да влюбиться, наконец. А потом создать семью, родить детей и смотреть, как они растут. А потом нянчить внуков. Ой, да столько можно сделать!

Я немного помолчала, глядя, как толстыми червями сползают по стеклу дождевые капли.

– Ой, заболталась я что-то. Пора идти домой. Не скучай и поправляйся.

Улыбнувшись Брайсу, я направилась к дверям. За спиной раздалось тихое:

– Она тоже хотела детей.

– Что? – я боялась, что мне почудился его голос.

– И домик. Маленький домик голубого цвета с садиком.

Брайс смотрел прямо перед собой, но я была уверена, что видел он сейчас вовсе не белоснежную стену палаты. Надо было срочно что-то сказать, чтобы вытащить его из той раковины, в которой он спрятался. Но маг заговорил сам. Брайс рассказывал про свою девушку. Ее звали Ильвария. Она была с ним в одной группе и погибла, так и не успев стать женой и матерью. Я слушала его и по моим щекам катились горячие слезы. Перебивать или торопить не хотелось. Когда Брайс, наконец, уснул, я еще немного посидела возле него, размышляя о превратностях судьбы и ее мотивах, а потом и сама отправилась в спать.

На следующий утро мне сообщили, что Брайс начал есть. А спустя неделю его начали готовить к выписке. И от депрессии не осталось и следа. С тех пор мне позволяли не просто наблюдать за действиями целителей, но и ассистировать. А еще мне вменили в обязанности психологическое сопровождение пациентов. Так что на практику отныне я ходила с радостью, и дни мои пролетали как мгновения.