Происходивший из горных разработок Киликийской Армении, Пергама и греческой Халкидики[526], свинец ввозился в Крым, как можно думать, через порт Кафы. Судя по «Книге о торговле и обычаях разных стран» тосканца Кьярини 1458 г., свинец был устойчивой товарной статьей на рынке соседнего с Кафой Солката, где он продавался в кантариях [527]. Из Крыма свинец распространялся еще дальше, до Таны, в устье Дона, и ордынского Сарая[528]. Объемы его поставок были невелики. В документах генуэзского попечительского ведомства Романии упоминалось венецианское судно со 100 кантариями (476,5 килограммов) свинца на борту[529].

В средневековых «учебниках по коммерции» неизменно упоминалась ртуть[530], «живое серебро», дополнявшее магическую седьмицу металлов, ввозившихся в Кафу. Ртуть почиталась самым эзотерическим элементом, к которому не смел прикасаться непосвященный. Соответствуя стихии воды и астральному знаку Меркурия, она отличалась магической соединенностью с флегмой человека. В ней заключалось женское начало первоматерии, незримый дух, оживотворявший металлы. Без нее и свинец, и золото, и железо, и серебро… лишались внутренней духовности и омертвевали. Более того, будучи женским семенем металлов, “argentum vivum” становился решающей силой Великого делания, одним из практических результаов которого была технология горячего золочения и вообще амальгамирования, немыслимая без ртути[531]. Таким образом, «живое серебро» оказывалось важнейшим компонентом злато-и среброделия.

Исключительно редкая, самородная ртуть происходила из копей Испании. Еще чаще она восстанавливалась из сульфида ртути. Этот жидкий металл привозили в Кафу в особых сосудах, хорошо известных археологам, толстостенных сфероконусах, запаянных свинцовой пломбой[532]. Здесь какая-то часть ртути потреблялась в местном ювелирном ремесле, превращаясь в привычные кафиотам позолоченные, или реже, посеребренные пуговицы и застежки, цепочки и пряжки, украшавшие одежду горожан[533]. Основная же часть ввозившейся в Кафу ртути транспортировалась на Север через Тану[534].

Нередко с ртутью поступал вермаллон, тот самый сульфид ртути, из которого с помощью возгонки извлекался чистый “argentum vivum”. Вермиллон, называвшийся по-гречески – киноварь – был одним из важнейших элементов средневековой космогонии, неизменно присутствовавшим в самых сокровенных алхимических реакциях, как например, приготовление «воды философов», различных эликсиров, возвращающих молодость, включая получение таинственного «философского камня»[535]. Собственно, он являл собой единение женского (ртуть) и мужского (сера) семени, союз духа и силы. Вермиллон также был предметом тайнодействия ремесленника-демиурга, либо в своем неразъединенном качестве, как тинктура в стеклоделии и керамике, либо в своем чисто ртутном состоянии для придания золотистости ювелирным изделиям.

Вермиллон испанских, итальянских и малоазийских месторождений[536] привозился в Кафу, где, согласно данным флорентийского анонима начала XIV в.[537], продавался наряду со ртутью и другими товарами, импортированными из стран Средиземноморья. Через Кафу этот продукт отправлялся на Дон и Волгу[538].

Наконец, в документах Кафы встречаются единичные упоминания окисла цинка, так называемой туции, происходившей из византийской Троады, иранских владений ильханов и, возможно, из Индии[539]. Подобно ртути и вермиллону, туция входила в многочисленные ремесленные рецептуры как краситель и антикоррозийное средство. Одновремнно она считалась ценным лекарственным веществом[540].

Нельзя исключать и восстановительной плавки туции с целью получения