– Вот так Ага-а-ата, – хмыкнула она, неприятно растягивая мое имя. – А мы-то думали, от чего же отец Доминик так часто разговаривает с тобой. А оно все получается очень интересно. Я стою тут очень давно. Когда пришла сюда за исповедью, то получила отказ, а потом заметила тебя, сидящую в кресле как ни в чем не бывало. Надо же! Что-то я не слышала ваших разговоров, а значит вы занимались не ими…

Она распалялась, совершенно не давая мне возможности оправдаться. Говорила и говорила, пока не выпалила резкое, колкое, оставляющее шрам на душе:

– Блудница!

– Бьянка, постой…

– Все узнают какая ты.

Она унеслась бешенным вихрем, злобным вихрем, не сулящим ничего хорошего.

Я вернулась в свою комнату в растрепанных чувствах. Слова Бьянки не выходили у меня из головы. Ну и пусть рассказывает, где она видела меня, мне нечего скрывать. Точнее, есть, но это точно не порочная связь со святым отцом.

– Ох, Единый, почему именно со мной происходит что-то подобное?

Я посмотрела на бледно-желтый диск луны в крошечном окошке и вздохнув, не раздеваясь, легла в кровать.

Сон все не шел. Ворочаясь, я не могла найти удобное положение и в конечном итоге свернулась калачиком на полу.

Утро встретило меня неласковой головной болью. Рука дрогнула, когда я потянулась к дверной ручке. Предчувствие кричало в правое ухо, что сегодня будет самый худший день за последние пару лет. Наверное, даже хуже того раза, когда я повисла на дереве, пока все смеялись, но пришла мать Настоятельница и самолично сняла меня с дерева, чтобы потом при всех отлупить. Мне было четырнадцать, обидно.

Тряхнув головой, я переступила порог и тут же столкнулась с Жанной, которая презрительно поморщившись, нарочито серьезно принялась отряхивать одеяние, как будто я её испачкала.

Началось…

 Во время утренней молитвы рядом со мной не было никого. От меня шарахались другие послушницы, словно я чумная или от меня дурно пахнет. Я выловила из толпы рыжую макушку Барбары. Дождалась, когда она повернется и обратит на меня внимание. Наши взгляды пересеклись, и она поспешно отвела глаза, скрываясь за колонной.

Что-то защемило в груди. Молчанку остальных я бы спокойно пережила, но Барбара… Её отстраненность режет меня без ножа. Да, я не могла быть с ней откровенной полностью, но я не лгала ей. И точно не стала бы вставать на противоположную сторону, приключись с ней что-то подобное.

– Единый, подари мне терпение, чтобы справиться со всем этим, – я закончила молитву и встала с колен, намереваясь убраться подальше.

Что собственно труда не составило, толпа девушек расступилась, почти отскакивая от меня, чтобы ни в коем случае не коснуться, не задеть.

– Блудница, – прошипела Бьянка и остальные подхватили.

Обидное слово звучало из каждого уголка молельного зала, к нему добавлялись проклятия и обещания божественной расправы. И как им не совестно произносить такое в стенах монастыря?

– Разберитесь, прежде, чем слепо обвинять, – спокойно проговорила я, хотя внутри все тряслось от злости и негодования, и вышла прочь, взглянув на Барбару, которая выглядела так, словно вот-вот расплачется.

Сегодня банный день. Настоятельница позаботилась о том, чтобы пока я принимаю короткий еле теплый душ, рядом со мной никого не было. Любопытные девочки и девушки точно стали бы задавать вопросы, увидев свежие следы от бича. Был ли во всем этом смысл?

Что интересно, кошмары появились аккурат с прекращением телесных истязаний. Может быть, я все же грешница? И Всеотец так наказывает меня?