В кабинете отца пахло заброшенностью: застаревшей пылью пергаментов, неживой сыростью дождя, душными испарениями уставшей земли, приготовившейся заснуть под снегом.

«Как в могиле», – шевельнулось предчувствие у Франсуа. Ни камин, ни свечи не горели. Лишь полная луна – неприветливая, отчужденная, освещала комнату через проржавевшие решетки узкого, островерхого окна. Там стоял Жерар и, склонив голову, смотрел на что-то в собственных руках. Его фигура, облитая голубым лучом, создавала растянувшуюся по полу тень, которая была чернее остальных предметов и выглядела скорбно. Войдя в комнату, Франсуа не решился наступить на нее, обошел стороной и остановился поодаль.

– Иди сюда, – сказал отец, не поворачиваясь.

Когда сын подошел, Жерар протянул миниатюру в овальной рамке с цепочкой и спросил:

– Знаешь, кто это?

В нежном лунном свете Франсуа разглядел юную девушку с божественно красивым лицом и человечески добрыми глазами. Ее взгляд поразил: страдающий и одновременно извиняющийся. Будто девушка заранее просила прощения. За то, чего не совершала. Или совершила – ненарочно. По незнанию. По приказу судьбы. Оставила самое дорогое – ребенка без материнской заботы и ласки. Преступление, невозможное простить.

– Знаю, – кивнул Франсуа.

Он никогда не видел ее, даже на портретах, но сразу узнал. Внутренним чутьем, подсказкой крови. Сердце подскочило, загнанно затрепетало и заныло. Не физической болью, а тоской, затяжной, трудновыносимой. Будто воткнули меч в самую душу Франсуа, и оставили, потому что если вынуть – умрет на месте, а если оставить – будет мучиться, но жить.

Это была трагедия всей его молодой жизни. Франсуа вырос без любви – материнской, отцовской. В детстве страдал, плакал тайком в постели, с головой накрывшись одеялом. Молился усердно, упрашивая Бога вернуть маму, которую представлял легким летним облачком на небе и любил безмерно. Вопросов не задавал – где она, отец не рассказывал.  Жестокий был. Не жалел, не утешал.

Жадно и всегда напрасно ждал он от отца малейшего знака приязни, хоть мягкого прикосновения, хоть холодного поцелуя на ночь. Так и не дождался.

Подростком задумывался: почему именно ему так не повезло? Плакал реже, но горше, печаль проглатывал вглубь. С годами стало казаться – так надо, разумеется само собой, должен терпеть молча – он же мужчина и рыцарь. Сердце успокоил уговорами, мятущемуся уму нашел применение – увлекся религией, до фанатизма.

Заинтересовался героической историей прошлого. Спрятался в книги про подвиги первых крестоносцев, воинственных отечественных монархов, стремившихся объединить слабые, разрозненные княжества в могучую страну. Мечтал поскорее стать самостоятельным, перестать жаждать родительской любви. Заняться взрослыми делами: балами и турнирами, военными походами  и охотой на лис.

Он знал про себя, что вампир, но вскользь, незаостренно. Воспринимал, как нечто естественное – передающееся по наследству качество характера или  навык к профессии: кто-то плотник, кто-то кузнец. А Франсуа – вампир. Практического применения или выгод не успел испытать, не задумывался как-то. Не имел нужды. Внутренне догадывался – знание и навыки придут сами собой, когда созреет время.

Однажды отец коротко просветил его насчет законов и сверх-возможностей:

– Члены вампирского рода живут вечно и разделяются на три категории. Они враждуют между собой. Есть вампиры агрессии: едят людей, когда захотят, всех подряд, не разбирая, в том числе  – женщин, детей. Могут на своих напасть с голоду. От них отбиться просто – дашь в зубы, он поймет, отстанет. Пойдет искать более легкую добычу. Есть вампиры-каннибалы – питаются только своими, чтобы перенять силу, властвовать над миром. С ними будь осторожен. Если встретишь, обязательно придется драться. Если он победит, ты умрешь. Если ты – твоя жизнь укоротится наполовину, потому что истратишь много сил.