Так, что душу в клочья рвет.
«Вот снова во владеньях тишины…»
Вот снова во владеньях тишины,
В лесу от суеты мирской скрываюсь.
А дома, средь панельной вышины
Я не живу, душою только маюсь.
Мой дом – пустая злоба, зависть, лесть.
В лесу покой. Мне в радость шелест листьев.
Прости же, город, но, что есть, то есть,
Лишь лес теперь мои пленяет мысли.
Звенит ручей… Душистые кусты…
И как бальзам, мне голос вольной птицы!
О, тишина, моя подруга ты,
К тебе спешу от суеты укрыться.
«За окном еще все стыло…»
За окном еще все стыло
С ночи до зари.
За туман седой унылый
Скрылись фонари.
Свой последний лист теряет
Календарь зимы.
Снег летит и тут же тает.
Ждем весну и мы.
Виолетта Балаян
Пророчество Гур-Эмира
Не тревожьте вы,
люди честные,
Усыпальницу бога войны,
Чтоб не ведали горя родные
На руинах былой тишины.
Сон гробницы, украшенной златом,
Охраняет седой аксакал,
Чтобы бог не проснулся с раскатом,
Наполняя багряный бокал.
Чтобы стрел не познала кольчуга,
Чтобы жертв не искал ятаган
И в степи не рыдала подруга,
Окропляя слезами курган.
«Секстант возвысился в пустыне…»
Секстант возвысился в пустыне,
Огни считает Улугбек,
И небо звездное поныне
Там созерцает человек.
Во мраке маленькой темницы
Над головою – небеса,
И манят звезды, как зарницы, —
Былых столетий чудеса.
«Снова вижу золотые арки…»
Снова вижу золотые арки,
Где-то в поднебесье купола,
И влекут скупой прохладой парки,
И звенят, как гром, колокола.
А мулла взывает с минарета,
И слетают суры со столпа.
Люди чтят писание запрета,
И опять безмолвствует толпа.
Александр Кафтанов
Высшая цель
Есть какая-то высшая цель,
Только замысел неизвестен,
Когда пес, перегрызший цепь,
Продолжает сидеть на месте.
Что творится в его голове?
Он доволен возможностью бегства?
Или чьи-то следы на траве
Не дают ему двинуться с места?
В молчаливом служенье его —
Не безволье, скорее, природа.
По задумке собачьих богов,
В генетическом коде породы.
И огромная вольная степь
Не нужна, двор за домом милее.
Почему тогда чертова цепь
Ржавой болью врезается в шею?
В толще льда
Озеро в толще льда.
Лодка, вмерзшая в лед.
Где-то на дне вода
Ждет, когда снег пройдет.
Люди вокруг, огни,
Здания, города.
Хочешь – ладонь согни,
Будто на ней нет льда.
Снег – загустевший дым,
Спящий на проводах,
Делает мир седым,
Словно не снег, а страх.
Стужа, пурга, метель —
Просто водоворот.
Чувствуешь, как теперь
Медленно тает лед?
Чувствуешь, как свеча
Падает на рояль?
Тает твоя печаль,
Тает моя печаль.
Чувствуешь, подо льдом,
Память свою храня,
Бьется, как метроном,
Рыжее сердце дня?
В деревянных домах
В деревянных домах, безусловно, вкуснее чай.
И стучащих в окно ветвей колыбельный ритм
Успокаивает и глушит твою печаль.
Отдышись. Подойди к окну.
Полюбуйся видом.
Останавливаться труднее, чем убегать.
Слышать пульс ее за секунду до поцелуя
В тридцать раз ценнее, чем целовать.
Тишина обнимает спящих, храня тоску их.
Выйди в ночь, заблудись в лесу, разожги костер,
Постарайся вырваться отовсюду, куда ты врос.
У седых морей, у высоких крон, у далеких гор
Ты отыщешь ответ, когда правильным будет вопрос.
Все круги разойдутся
Все круги разойдутся. Спокойной рукой
Ты поводишь по глади морской. И тоской
Сыт по горло и радостью сыт.
Только громче чеканят в прихожей часы,
И глядят с пониманьем дворовые псы…
Ты остыл. Ты устал. Ты покинут.
Но затем что-то явится дрожью во сне,
Черновым силуэтом, дырою в десне…
В белый снег, прочь из дома, съедая нутро,
В побледневшее утро, в порывы ветров,
В ледяное гуденье вагонов метро
Бросишь тело, как камень в витрину.
От ночных сновидений останется дым.
На заправочной станции найден. Седым.
Повторяющим, точно молитву в беде:
«Только белая пена на быстрой воде,