14. Однако искусство имеет дело не только с Богом, но прежде всего с человеком, с природой человека в теле и душе и с человеком природы – в пейзаже и его историческом окружении. И еще сильнее, чем в чувстве бесконечного перед Богом, чувство проявляется в непосредственной любви к человеку, в его двойственной природе. Не стремление к созданию образов и вообще не деятельностный импульс сами по себе порождают художественный импульс, но если бы он не был подготовлен и оснащен техническими средствами, то, хотя и зачах бы, все же пророс бы из изначальной силы любви к человеку. Человек ищет человека, тоска по нему встречает его обретение, одушевляя и вдохновляя его созерцание. Человек сам есть творение искусства, и это верно для всякого искусства. Если бы не было религии, искусство было бы откровением человека, а если бы не было этики, искусство было бы отпечатком этого откровения. Так непосредственно связаны в человеке религия и эстетика.

15. Достаточно кратко указать, с другой стороны, на культ, чтобы охватить проведение этой связи вплоть до опасности слияния. Уже богослужение изобретает эту двойную жизнь религиозного и эстетического человека, а монотеизм делает это отношение все более проникающим, так что современный человек мог усомниться, не является ли его религиозность скорее эстетическим умонастроением, и не призвано ли искусство заменить старую религиозность. Действительно, культ никогда не мог обойтись без поэзии и музыки, даже если отказывался от иконопочитания.

А что касается человека и человеческого, то религия и искусство оставались в соревновании. Ведь Шиллер мог провозгласить лозунг культуры, что воспитание человечества к нравственности следует поручить эстетике и что лишь эстетическое воспитание способно привести к этической цели. Так не только идея гуманности получила развитие, но и через христологию со всем ее эстетическим аппаратом в рождении и страданиях Христа вместе с понятием человека и понятие Бога стало эстетическим; оно получило не только свое украшение, но и своего рода обоснование в эстетической проблеме.

16. Ибо эта эстетическая проблема была определена не только объективно и отмечена любовью к человеку, но и субъективно, вернее, методологически – этой любовью, этим чувством, которое теперь было выделено как особое основное направление сознания. Это чувство вновь скрепило связь между религией и искусством. Где же еще в сознании находится русло, в котором изливается первородное чувство любви, как не в творческой силе искусства? И если религия через любовь к Богу и к человеку причастна к этому основному чувству, то она рискует раствориться в художественном чувстве – так неразрывна ее связь с эстетикой.

И не только чувство как любовь порождает этот конфликт, но и всякое стремление выйти за пределы конечного, чувственного в природе и человеческом мире, всякая тоска по бесконечному принадлежат этому чувству и пробуждаются под его крылами: как же можно было избежать того, чтобы и с точки зрения чувства соприкосновение религии и эстетики не привело к столкновению?

17. Однако именно здесь должен произойти переворот во всем способе рассмотрения. Если проблема системы остается преобладающей руководящей мыслью, но каждый элемент системы определяется и представляется чистым направлением порождающего сознания, то чувство не может появляться дважды, не может представлять два элемента. Тогда либо искусство, а следовательно, и эстетика, должны раствориться в религии, либо, наоборот, религия – в искусстве. Методическое руководство здесь проявляет свое отличие от формалистического шаблона, предохраняя от заблуждений и сохраняя пограничные столбы как между видами сознания, так и между элементами системы.