Но именно из потусторонности бытия, означающей здесь лишь потусторонность по отношению к бытию, обоснованному математическими идеями, возникла та потусторонность всему мышлению, всему познанию, которая составляет проблему метафизики. Благодаря этому ей оказывается недостаточно общего дома философии, и она переходит в религию или принимает религию в себя.

Так из самооправдания учения об идеях возникла трансцендентность Блага. И потому объяснимо, что вскоре, когда монотеизм проник в увядающее эллинство, в нем увидели Бога и отождествили с ним. Вершине, которую учение об идеях образует в этом измерении Блага через Идею как основание, хотя и была отсечена верхушка, связывающая ее с фундаментом ее земного царства, но вершина осталась в своей изолированности и дали, возвышаясь на горизонте мышления. Благо теперь выделилось как проблема нравственного, и этика отделилась от логики, но через Идею сохранила связь с ней, хотя эта связь, в свою очередь, была перенесена в метафизику.

11. Здесь стоит лишь кратко упомянуть, что эта связь поддерживалась и другими понятиями – методологически через понятие цели, отрицание которого у Спинозы характерно для его этики и не в меньшей степени для ее отношения к логике.

Среди содержательных понятий понятие человека уже должно было обеспечить утверждение связи с логикой, поскольку человек биологически и антропологически не может быть отделен от логики, но по своему иному значению полностью заполняет область этики, так что стало сомнительным и потому вовсе отказались от введения понятия Бога рядом с основным понятием человека в этику. Она должна была стать исключительно учением о человеке. Если при этом связь этики с религией оказалась разорванной, то метафизика выступила вперед, чтобы заполнить этот пробел. Однако главным предметом этики должно было остаться Благо как проблема человека.

Так это перешло из античности и Средневековья в Новое время. Даже Кант сохранил связь религии с этикой в точной форме, допуская теологию лишь как этико-теологию, тем самым подводя под религию этику как ее предпосылку, но все же оставляя ее и как особое состояние сознания. Мы вернемся к этому позже; сейчас же продолжим предварительный обзор элементов философской системы.

12. Кант добавил в качестве третьего элемента системы к логике и этике эстетику. Как элемент системы она прежде не обретала самостоятельности, хотя ее проблемы и основные понятия у Платона уже не только намечались, но и в дальнейшем не исчезали, а у Плотина даже получили значительную группировку. Принимая Бога как первоисточник прекрасного, Плотин поставил эстетическую проблему в теснейшую связь с религией, а благодаря своему платоническому методу – также с этикой и логикой. Тем не менее, систематическая мысль у него еще не созрела, и все глубокая и проникновенная спекуляция о прекрасном и искусстве не смогла ни в античности, ни даже в Новое время вызвать самостоятельность эстетики, пока она не выступила как следствие системной проблемы у Канта.

13. Но поскольку для этого третьего элемента, после того как для первых двух – познания и воли, основных сил сознания, – не осталось иного, кроме чувства, было неизбежно, что связь основанной на чувстве эстетики с религией стала еще живее и даже должна была восприниматься как столкновение. Религия имеет своим центром Бога. Но и в искусстве все, кажется, вращается вокруг Бога, все предметы пронизаны Им, все проблемы озарены Им. Какой же Бог истинный и какой первоначальный? Достаточно вспомнить старое слово Геродота, что Гомер создал грекам их богов, и как это подтверждается и в пластике, чтобы осознать опасность этой интимной связи. Конечно, запрет изображений в Декалоге разрушает эту кажущуюся идентичность, и потому монотеизм всегда утверждал самостоятельность своего понятия Бога перед любым мифом и изобразительностью.