Признак незрелости человека – то, что он хочет благородно умереть за правое дело, а признак зрелости – то, что он хочет смиренно жить ради правого дела.

Дж. Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

Что значит быть зрелым человеком? Не делать глупостей, которые делал раньше, по незрелости, не наступать постоянно на одни и те же грабли, не дуть на воду, не обижаться по пустякам, уметь прощать и не бояться меняться, признавая ошибки. Не ставить себя на равных с детьми, быть снисходительным. Не делить ни с кем вины, но и не ходить с вечным пеплом на голове, разделять коллективную ответственность, но не в равных долях; принимать самостоятельные решения, но и прислушиваться к чужому мнению, от которого, тем не менее, не зависеть. Прочесть обязательные книги, посмотреть хорошие фильмы, слушать божественную музыку и сделать это потребностью. Привыкнуть обновлять жизненные приложения и периодически чистить «хранилища». Понять, что мир несовершенен, научиться соизмерять и балансировать, стать более устойчивым, смириться с тем, что одиночество – не обретение, а обречённость, жизнь самоценна, что бы ни ставили выше; что ум с сердцем не в ладу, а чувства всё равно важнее. Стараться жить по любви, помнить по справедливости, и умереть с достоинством.

А что значит «не дозреть»? Это не обладать всем тем опытом, что приобретается с возрастом. А приобретя, не сделать никаких выводов.

И, наконец, что такое «перезреть»? Это значит зачерстветь в своей мудрости, потерять интерес и эмпатию к окружающим, утратить контакт со своей молодой душой, научиться думать ни о чём, делать всё только по привычке, завещать «никому-ничего» и умереть по необходимости.

Истории из детства, сентенции взрослого человека, как будто умудрённого неким опытом. Не знаю, насколько умудрённого, но с опытом. Я ставлю вопросы, пытаюсь ответить. На самом деле, у всех нас есть ответы. А как же иначе – иначе паралич. Но кто посмеет сказать, что совершенно уверен в своих ответах? Как писал Эрик Эммануэль Шмитт в «Испытании Иерусалимом»: «Отсутствие сомнений – интеллектуальное самоубийство».

К примеру, возьмём всё тот же сакраментальный вопрос – меняется ли человек? Сформулируем его в этот раз по-другому: а сам-то я изменился? Мне всегда легче рассказать и показать на себе – «на манекене».

Да, я менялся, выдавливая из себя сначала труса, потом учителя; учился любить, не обижаться по пустякам, быть терпимее, доверять, не делать из мухи слона; не обманываться на свой счёт, не зацикливаться на себе, уметь говорить «нет», держать удар. Всё до сих пор в процессе.

Но, кажется, мне всегда было понятно, кем я не хочу быть. Кем быть – всегда есть варианты. Важнее понять – кем не стать. Попытка совмещать несовместимое – самое болезненное состояние.

Я всегда боялся тюрьмы. Сумы нет, если только иногда в последнее время. А тюрьмы боялся. И ещё давно, в самом начале 70-х, понял – не готов к профессиональному диссидентству, не пойду в тюрьму, займусь «малыми делами». (Потом расскажу историю, после которой я определился). Что совсем не мешало оставаться инакомыслящим. Точнее, мыслящим свободно. Поступающим далеко не всегда.

Я боялся тюрьмы, потому что думал, что не смогу выдержать унижения. Помню, читая «В круге первом» об аресте дипломата Иннокентия Володина, сильнейшим образом переживал, когда, будучи арестованным, он сразу лишился респектабельного «Вы» и вынужден был стоять голым перед тюремщиками. Самая сильная и страшная сцена из «Утомлённых солнцем», когда охранники избивают в машине легендарного комдива Котова, и после крупным планом показывается жалобная улыбка раздавленного человека.