Витя почесал голову и хмыкнул.

– Я вам больше скажу, – ответил он, – Мы этот эксперимент давно уже не на крысах ставим. А на людях. На самих себе.

– Вот как?

– Да. Только на людях всё чуть сложнее.

– Что именно?..

– Ну… Короче, когда побеждаемые американские крысы во внутриамериканской конкуренции уже начали физически заканчиваться, побеждающие осознали, что дальнейший расходный материал нужно получать извне. Например, в России… А у нас на тот момент, когда они это осознали, жили двести пятьдесят миллионов…

– Крыс?

– Нет. Людей. В основном… Хотя и крысы попадались, конечно… Но мало: их в целом давили сразу, как только выявляли.

Сид внимательно слушал Витю, слегка вытянув шею.

– Ну, и?..

– Ну, и тогда они этот же лохотрон запустили и в России: «Кто хочет стать самой крысиной крысой?» То есть то же самое, за что у нас крыс давили, вдруг было объявлено главным механизмом личного успеха и критерием победы в условиях свободного рынка…

– И каков результат?

– Результат?.. Квалификационную стадию мы в девяностые годы быстро проскочили: одна сто двадцать восьмая финала, одна шестьдесят четвёртая финала… Потери личного состава убитыми – как во время Второй мировой войны. Количество раненых, в том числе душевно, и деградировавших, в том числе морально, вообще никто не подсчитывал. А сейчас соревнование у нас в самом разгаре: где-то, наверное, уже к полуфиналу подходим… Сейчас примерно пять процентов крыс владеют девятьюстами процентов всего корма: что в Америке, что в России, что в целом по миру… Видимо, и до финала уже недалеко.

Сид хмыкнул.

– Но ведь вы осознаёте, что финал этого соревнования может быть только один? – внушительно, с расстановкой спросил он, – Что такое общество по сути своей заточено на самоуничтожение? И что, рано или поздно, это произойдёт?..

– Видимо, нет, – ответил Витя, – Хотя бес его знает… Может, и осознаём. Я вот только сейчас об этом подумал… Может, мы и впрямь поверили, что мы – крысы, а не люди? А крысам, так сказать, туда и дорога: тем более тем, которые выиграли соревнование на самую крысячью крысиность… Я только одного не пойму: это как же нужно себя ненавидеть, чтобы организовать свою собственную жизнь по тем же правилам, по которым живут голодные крысы?.. Чтобы целенаправленно создать самим себе крысиные бега, в которых ты просто отсрочиваешь собственную гибель чужими смертями?.. Это что – мазохизм такой специфический?..

– У меня был один ученик, – задумчиво сказал Сид, – Я подметил в нём странную черту. Он не понимал природы страдания: но это обычное дело, поначалу её никто не понимает. Он не видел пути избавления от страдания: но это нормально, поначалу его никто не видит. Но большинство из нас всё же понимает, ощущает, осознаёт сам факт того, что страдание – это боль. Страдание – это разрушение. Это болезнь. Смертельная болезнь… А что делает человек, понимающий, что смертельно болен? Он старается не заразить своей болезнью окружающих, так?

– Так, – сказал Витя.

– Кроме того, он не хочет, чтобы другие видели его болезнь, его страдание, – продолжал собеседник, – И поэтому страдание естественным образом загоняет в одиночество. Ослабевшее животное забивается под камень, под ствол поваленного дерева, надеясь снова обрести силы, излечиться… И здесь оно излечивается – либо погибает. Желающий преодолеть страдание обращается внутрь. И там побеждает страдание.

– А что ученик? – спросил Витя.

– А он, наоборот, нёс своё страдание наружу. Подобно бешеной собаке, которая, смертельно заболев, бежит в слепой жажде покусать как можно больше встреченных ею, пытаясь заразить своей болью, своим страданием других, словно стремясь не остаться в одиночестве в своей страшной болезни, перед лицом неминуемой гибели… Кажется, что для бешеной собаки важно утащить за собою, в свою болезнь и в свою скорую смерть как можно больше здоровых…