«Там ты умер, – говорит она тихо. – Лучше с этим смириться, не искать подвоха. Я понимаю, для тебя это звучит дико, но…»

Для меня это не звучит никак. Полная несуразица, диссонанс гармоник в медном, невыносимо резком звуке. И – предчувствие, замершее неподалеку.

«На карантине…» – бормочу я и отхожу от окна, от Эльзы. Сажусь на диван, тру ладонью висок. Тщетно пытаюсь осознать значение слов. Потом говорю: «Хороша шутка», – и пробую улыбнуться. Но улыбки не получается; челюсти сводит судорогой.

Эльза с досадой машет рукой: «Я знала! Знала, что не смогу тебе объяснить. Никаких шуток – там тебя не стало. Все закончилось, finita, forever, amen3. Скоро вспомнишь – об этом вспоминают быстро. И потом уже сомнений не остается».

Мне становится холодно, меня знобит. В голове роятся тысячи мыслей, а память пуста. Нет, она почти пуста, почти. Что-то в ней шевелится все же, какой-то обрывок, мелочь. Что-то подкрадывается – исподволь, неторопливо. И вдруг накатывает – кошмар предчувствия, неотвратимый ужас. Удушающе, леденяще – как огромнейшая из волн…

Я зажмуриваюсь, быть может даже кричу, захлебываясь в океане страха. На обратной стороне сетчатки вспыхивает как магний: мотоциклист в черной куртке с седоком за спиной, лицо, закрытое шлемом, тусклый блеск стали – пистолет в вытянутой руке. Я помню: потом будут выстрел и мгновенная, страшная боль. Я ощущаю каждым нервом: это было со мной на самом деле. Затем возникает еще кое-что – дом в оливковой роще и женщина, вся в слезах; с ней – лысеющий человек с перекошенным ртом. Дикие джунгли и большая река. Улицы старого города – почему-то я знаю, что это Берн. И – все гаснет, больше ни намека. Я сижу на диване, обхватив руками лицо, в страннейшем мире, который невозможно вообразить!

Потом, понемногу, мне становится легче. Кое-как собравшись с духом, я разлепляю веки. Эльза стоит рядом, смотрит сочувственно, качает головой.

«У меня было так же, – говорит она. – Тоже в гостиной, но за столом, а не на диване. Первое воспоминание – вертолет, прогулка над морем и внезапный взрыв. Точнее – самое начало взрыва, огненный шар, подбирающийся ко мне справа… Да, непросто свыкнуться поначалу. Но теперь-то ты веришь, что все всерьез?»

«Почти», – отвечаю я коротко. В голове мелькает: нужно, наверное, что-то сделать? Может быть – вскочить, метнуться, сбежать вниз по лестнице, вырваться прочь, наружу? Уличить, разоблачить обман или уж удостовериться – самому, без Эльзы. Без пластиковых табличек и фальшивых пейзажей… Но нет, мне не под силу – ни действие, ни даже мысль о нем.

Эльза садится рядом, гладит меня по руке. Я почти не чувствую ее прикосновения, но что-то передается все же, какой-то намек на близость. С четверть часа мы молча смотрим в стену напротив. Потом она произносит: «Ладно. Думаю, ты скоро свыкнешься, как и я. Ты мужчина, в конце концов, жалеть тебя как-то глупо. А теперь…»

Поправив волосы, она поднимается и жестом приглашает меня за собой: «Пойдем!»

Я послушно встаю, мы подходим к одной из двух закрытых дверей. «Вот, – говорит Эльза, – это твоя спальня. Мне ужасно не хочется тебя отпускать, но меня предупредили: в первый день – только знакомство и никаких бесед. Так что иди, загадочный Тео. Приходи в себя – увидимся завтра».

У меня кружится голова, перед глазами пляшут блики. Мне очень хочется остаться одному. Я киваю, открываю дверь и плотно затворяю ее за собой.

В спальне – все тот же нейтральный свет, исходящий от потолка и стен. К моему удивлению, там нет кровати – лишь мягкое кресло и журнальный стол перед ним. На противоположной стене – большой экран. Моя комната больше всего похожа на зал для приватных кинопросмотров.