Затем всадники повернули назад, чтобы выбрать рядом с гасиендой место, удобное для постройки дома. Зоркий глаз Галлета, от которого не ускользала ни малейшая мелочь, скоро нашел нужное место: с запада оно находилось под прикрытием густого дубового леса, а на востоке роскошная долина незаметно переходила в горный склон, представляя великолепное пастбище. Невдалеке журчал свежий прозрачный ручей, и в нем плавало множество форелей. Постройка дома должна была начаться уже на следующий день: через несколько недель наступала жатва, и тогда хлеб должен был свозиться уже под крышу.

Между тем время шло, голод давал себя знать, и все двинулись к дому, где донья Мерседес – старая ключница дона Педро, жившая тут еще при жизни его покойной жены – приготовила вкусный и здоровый обед.

Донья Мерседес, которой было уже за шестьдесят лет, была женщина коренастая и до того смуглая, что была похожа на настоящую мулатку. Однако никому не позволялось безнаказанно выразить подобное подозрение: старуха была прирожденная кастильянка, как она с гордостью утверждала, и её, до сих пор еще огненные, глаза не обличали её во лжи. По её мнению, в целом свете была только одна благородная раса – это испанцы: все другие в её глазах были нечисты, а в особенности ненавистные ей американцы, эта оlla potrida4, как она обыкновенно их называла.

Накануне Мерседес с утра отправилась в соседнюю миссию, чтобы закупить там разных съестных припасов. Там она и заночевала, и была немало удивлена, когда, вернувшись назад, нашла полон дом гостей. С тех пор как она жила в доме дона Педро, подобного еще ни разу не случалось. Когда же она услышала, что гости эти – американцы, то негодованию её не было пределов.

– Это уже Бог знает, что такое! Стоит оставить дом хоть на один день, как тут наделают глупостей!

Только увидев больную Дженни и её исстрадавшуюся мать, она несколько успокоилась, потому что в сущности была женщина добрая и мягкосердечная.

Она накрывала на стол, когда в комнату вошли мужчины.

– Buenos dias5, сеньор Педро, – встретила она хозяина, – что вы тут без меня натворили! Я ничего и не подозревала!

– Да и я тоже, милая Мерседес, – ответил дон Педро, громко смеясь, – что ты так горюешь, или у нас не хватит еды?

– Не хватит еды в гасиенде дона Педро?.. Не хватит еды!.. Да у нас будет чем накормить еще хоть две дюжины этих…

Она оборвала свою речь, увидев в дверях Галлета и его сына.

– Этих негодных американцев, – докончил за нее Галлет. – Договаривайте же, донья… как ваше имя?

– Мерседес, сеньор, Мерседес… – сердито промолвила старуха, – это имя легко запомнить, я думаю, и не так оно вязнет в зубах, как ваши: Тшоп, Тшарли, Тшек… может быть, они и годятся для вашей туманной земли, где все болеют насморками, но под нашим голубым испанским небом их никак не выговоришь.

– А ловко она говорит, дон Педро, – обратился Галлет к хозяину, – и, кажется мне, не особенно-то любит нашего брата.

– Пустое! – ответил тот, – она говорит жестче, чем думает: это добрая, честная душа.

Жена Галлета не вышла к столу, она посчитала нужным остаться около Дженни. Мужчины энергично принялись уничтожать распространившее приятный аромат оленье бедро, приготовленное по-испански и плававшее в масле: к нему было подано и калифорнийское вино, – обед был отменный.

Мерседес прислуживала сама: ведь это были её гости, и она считала долгом ухаживать за ними, даже если бы это были каннибалы.

Пока мужчины занимались утолением голода, Мерседес рассматривала чужеземцев. Джордж с его дерзкими и самонадеянными ухватками, с его чисто американским лицом и щегольским для этих мест костюмом – произвел на нее в высшей степени негативное впечатление. Её лицо приняло злое выражение, слетевшее только в ту минуту, когда Антонио, её любимец, обратился к ней с ласковой улыбкой. Она от всего сердца любила этого юношу: ведь она была ему второй матерью – когда донья Анна Диас пала жертвой индейской пули, сыну её пошел всего только второй год. Антонио совсем не помнил матери, и все его детские воспоминания были связаны с Мерседес.