Это было финальное напутствие Веры Георгиевны. Женщина встала и хотела было погладить голову сына, но привыкший к материнским измываниям Андрей машинально увернулся, взгромоздившись пятой точкой на подушку. К счастью, повторных попыток добраться до него не предпринималось. Шаткая-Ядова опустила на себя вуаль равнодушного уныния и молча прошагала к выходу, оттуда она укоризненно взглянула на мужа и покинула мужское общество.
Следом двинулся и Фёдор Маркович, но сын остановил его одним лишь жалобным словом:
– Пап.
Отец сделал вид, что не слышит, однако остановился и кинул на койку фаллоимитатор.
– Паап! – ещё более жалобно настоял Андрей, после чего папа покорно вынул бумажник и три купюры номиналом в сто долларов каждая аккуратно легли на резиновую игрушку.
– Жениться тебе надо, сынок, как можно быстрее.
Едва Фёдор Маркович, с присущей ему церемониальностью, аккуратно прикрыл за собой дверь, Андрей соскочил с подушки и метнулся к холодильнику. Но радость от предвкушения холодного сока в пересохшем горле была омрачена последним подарком маминого нападения. У Шаттла разошёлся операционный шов, о чём свидетельствовали яркие пятна на наволочке и светло серых тренировочных брюках. Благо, у изголовья кровати была установлена тревожная кнопка, которой и воспользовалась жертва семейного насилия.
Остальная часть суток была окутана туманом. Лишь зуд в левой ноге сохранял связь Андрея с реальностью.
Второй день в больнице начался с ангельского пришествия. Андрея разбудил аромат свежих цветов и нежное прикосновение к его руке. Через поднятое веко правого глаза он ознакомился с приблизительными очертаниями природного совершенства. Открытие второго глаза ещё более убедительно подтвердили первоначальное впечатление – рядом с Андреем находилась посланница небес.
Медицинская сестра Клавдия на самом деле обладала красотой, но красотой странной и не всем видимой. Её маленькие, тоненькие и бесцветные губы никогда не меняли форму ровной горизонтальной линии. Носик с слегка приподнятым кончиком изумительно вписался между близко расположенными глазами зелёного цвета. С глазами ей особенно повезло – большие, с длинными ресницами. Возможно, именно потому Клася никогда не использовала косметику, равно как и многое другое, без чего сложно представить современную женщину.
– Доброе утро. Вот ваши препараты на сегодня.
– Сколько мне здесь лежать?
– Это вопрос к лечащему врачу. Он навестит вас после 12 часов.
– А как вас зовут?
– Клавдия Егоровна.
– Я – Андрей.
– Я знаю ваше имя, а так же историю вашего недуга. – последние слова прозвучали особенно сухо, но Андрей уже плавал в бездне глаз Клавдии и не обращал внимания на патологическое равнодушие собеседницы.
– Можно я буду звать тебя Кладя?
– Лучше Клася, мне так привычней.
– Ты любишь фрукты?
– Давай что есть.
– Угощайся, в холодильнике всё для тебя.
Столь молниеносное развитие отношений убедило Андрея, что его неотразимость и харизму не в силах погасить даже заштопанная задница и расцарапанное лицо.
– Тебе подать что-нибудь? – спросила Клавдия Андрея, распихивая по вместительным карманам медицинского костюма апельсины, киви и даже кусок полендвицы грамм на 400. – В твоём случае подойдёт банан.
Кожура бананов уже изрядно потемнела и Клавдия их не тронула. В остальном же запасы больного оскудели как минимум на треть.
– Давай сок и бананы. Врачей надо слушаться.
– Я не врач, а медсестра.
– Учишься?
– Можно и так сказать.
– То есть?
– То и есть. Ну мне пора – ты у меня не один. Увидимся позже. Я сегодня только заступила на сутки.
– Отлично. Буду ждать. – Андрей расплылся на простыне и представил себе ночь с Класей.