Это было финальное напутствие Веры Георгиевны. Женщина встала и хотела было погладить голову сына, но привыкший к материнским измываниям Андрей машинально увернулся, взгромоздившись пятой точкой на подушку. К счастью, повторных попыток добраться до него не предпринималось. Шаткая-Ядова опустила на себя вуаль равнодушного уныния и молча прошагала к выходу, оттуда она укоризненно взглянула на мужа и покинула мужское общество.

Следом двинулся и Фёдор Маркович, но сын остановил его одним лишь жалобным словом:

– Пап.

Отец сделал вид, что не слышит, однако остановился и кинул на койку фаллоимитатор.

– Паап! – ещё более жалобно настоял Андрей, после чего папа покорно вынул бумажник и три купюры номиналом в сто долларов каждая аккуратно легли на резиновую игрушку.

– Жениться тебе надо, сынок, как можно быстрее.

Едва Фёдор Маркович, с присущей ему церемониальностью, аккуратно прикрыл за собой дверь, Андрей соскочил с подушки и метнулся к холодильнику. Но радость от предвкушения холодного сока в пересохшем горле была омрачена последним подарком маминого нападения. У Шаттла разошёлся операционный шов, о чём свидетельствовали яркие пятна на наволочке и светло серых тренировочных брюках. Благо, у изголовья кровати была установлена тревожная кнопка, которой и воспользовалась жертва семейного насилия.

Остальная часть суток была окутана туманом. Лишь зуд в левой ноге сохранял связь Андрея с реальностью.


Второй день в больнице начался с ангельского пришествия. Андрея разбудил аромат свежих цветов и нежное прикосновение к его руке. Через поднятое веко правого глаза он ознакомился с приблизительными очертаниями природного совершенства. Открытие второго глаза ещё более убедительно подтвердили первоначальное впечатление – рядом с Андреем находилась посланница небес.

Медицинская сестра Клавдия на самом деле обладала красотой, но красотой странной и не всем видимой. Её маленькие, тоненькие и бесцветные губы никогда не меняли форму ровной горизонтальной линии. Носик с слегка приподнятым кончиком изумительно вписался между близко расположенными глазами зелёного цвета. С глазами ей особенно повезло – большие, с длинными ресницами. Возможно, именно потому Клася никогда не использовала косметику, равно как и многое другое, без чего сложно представить современную женщину.

– Доброе утро. Вот ваши препараты на сегодня.

– Сколько мне здесь лежать?

– Это вопрос к лечащему врачу. Он навестит вас после 12 часов.

– А как вас зовут?

– Клавдия Егоровна.

– Я – Андрей.

– Я знаю ваше имя, а так же историю вашего недуга. – последние слова прозвучали особенно сухо, но Андрей уже плавал в бездне глаз Клавдии и не обращал внимания на патологическое равнодушие собеседницы.

– Можно я буду звать тебя Кладя?

– Лучше Клася, мне так привычней.

– Ты любишь фрукты?

– Давай что есть.

– Угощайся, в холодильнике всё для тебя.

Столь молниеносное развитие отношений убедило Андрея, что его неотразимость и харизму не в силах погасить даже заштопанная задница и расцарапанное лицо.

– Тебе подать что-нибудь? – спросила Клавдия Андрея, распихивая по вместительным карманам медицинского костюма апельсины, киви и даже кусок полендвицы грамм на 400. – В твоём случае подойдёт банан.

Кожура бананов уже изрядно потемнела и Клавдия их не тронула. В остальном же запасы больного оскудели как минимум на треть.

– Давай сок и бананы. Врачей надо слушаться.

– Я не врач, а медсестра.

– Учишься?

– Можно и так сказать.

– То есть?

– То и есть. Ну мне пора – ты у меня не один. Увидимся позже. Я сегодня только заступила на сутки.

– Отлично. Буду ждать. – Андрей расплылся на простыне и представил себе ночь с Класей.