И так, на возвышенности, они стояли втроем. Три молодых и сильных человека, которые не знают, что могут чего-то не суметь. Над будущей столицей великой империи вставало холодное северное солнце. Вдали грохотал бой. Еще пара мгновений и царь с его верными соратниками ринется туда, где быть его мечтам.
Меншиков пошатнулся и рухнул на землю.
– Господи! – воскликнула Лара и также быстро опустилась рядом с ним. – Его же ранили! – она быстро подняла испуганный взгляд на Петра, но тут же собралась. И забормотала себе под нос что-то невнятное.
Методично, словно делала это много раз, Лариса Константиновна стащила с Сашки мундир, своим коротким кинжалом, поморщившись, отрезала лоскут его рубашки. На миг замерла и стащила с себя пояс. Затянула его под раной.
– Есть вино или еще что?
Петр, словно снова был мальчишкой, бросился к столу, схватил початую бутылку. Он боялся за жизнь Алексашки, ведь не было у него теперь никого ближе и роднее. Верный друг, порой, куда ближе кровных родственников.
Закончив медицинское дело, Лара откинулась на спину и развалилась прямо на земле. Кто бы мог подумать, что самым лучшим решением за всю ее жизнь, будет решение пойти учиться водить в XXI веке.
По мрачным сеням разносилась не менее мрачная музыка. Если бы сейчас кто угодно заглянул в старый заброшенный терем, некогда блистательный и сказочный, сейчас бы точно ощутил себя в кошмаре. На самой окраине Москвы обосновался темный маг. Об этом было известно каждому, но не всякий в это верил. В любом случае, никому не было доподлинно известно, кто именно приобрел гиблое место, в котором, по многочисленным уверениям крестьян, обитали души неупокоенных хозяев терема.
Несмотря на то, что у дома хозяин появился еще до поста, с наступлением лета, место не стало более обжитым. Быть может и на клавесине играл не человек, а призрак.
Скрипнула входная дверь, а затем и половицы. Кто-то спешил в барские комнаты. Ефимия замялась, поняв, что господин на ее появление никакого внимания не обратил. Она знала, что граф приходит в ярость, когда его отрывают от музицирования. А у Ефимки кровь стыла от этих жутких звуков. Отчего не могла она отыскать работу в нормальном доме, у нормальных хозяев?
В тоску ее вгоняли темные шторы и отсутствие света в комнатах. Ефимия была привычна к тому, что в Москве рано темнеет и ночи темные-темные, практически непросветные, но в доме, в который ей пришлось устроиться служить, словно еще темнее было, как будто бы граф в себя весь свет и радость втягивал, оставляя лишь страх и тревогу.
– Долго мяться собираешься? – не отрываясь от клавиш обратился он к прислужнице.
– Простите, хозяин, – не поднимая на него взгляда, Ефимия подбежала и вытянула руку с конвертом. – Просили доставить…
– Наконец-то! – граф резко встал на ноги и жуткой вытянутой тенью возвысился над хрупкой Ефимкой.
Она с ним седой сделается. Ей едва ли исполнилось семнадцать, а она уже уверена была, что в темных волосах завелась седина.
Тонкими длинными пальцами, холодными, как у нежити, граф Орвил выхватил письмо. Внимательно ознакомился с содержанием и усмехнулся. Все это время Ефимка стояла, не смея пошевелиться и поднять глаза на хозяина.
– Что же ты все при мне робеешь, – он приподнял ее подбородок кончиком указательного пальца. – Неужто видала, как я убивал кого? – он улыбнулся, а по спине Ефимки побежали мурашки.
Граф Орвил был страшно красив. Бледен и худощав. Явно не юноша, но и не старик. С длинными черными волосами. У него был приятный голос, а вот манера говорить – пугала. Ефимия могла бы влюбиться в своего хозяина, если бы так сильно его не боялась.