Во сне появился и этот человек. Ей нужно было доехать до подружки, но пользоваться услугами общественного транспорта страшно не хотелось. Любу просто ломало от толкотни, стервозных толстых теток и траты денег. Она, недолго думая, вышла на обочину и подняла руку. Рассматривая себя со стороны, Люба понимала, почему ни один полноценный мужчина не мог пролететь мимо.

Первая же проезжающая машина затормозила. Это было не весть какое чудо – «Жигули» какой-то начальной модели (ниже восьмой Люба не могла различить эти однообразные малолитражки). В ней сидел этот хмурый человек. Люба еще удивилась его пасмурному лицу, обычно ее воспринимают очень радостно и приветливо. На этом запись обрывалась, показывая далее рябь пустой кассеты.

Люба уже ничего не могла сообразить. Боль заполнила все ее существо. Боль была разная: свербящая, как в порезанных грудях, горящая – в сломанных пальцах, непонимающе острая – в том месте, где когда-то было ухо. Она не помнила отчего, но боль жила и в ногах, давя в коленях, не позволяя даже чуть-чуть двинуть ногой, просыпаясь от малейшего движения и вгрызаясь в плоть зубами тигра. Боль жила внизу живота, где вся юбка, бывшая когда-то бежевой, пропиталась кровью, приобретя густо-красный цвет. Боль оккупировала и лоб, начиная корябать когтями при попытке приоткрыть глаза, разбухшие от слез.

Поэтому Люба сидела в темноте, радуясь, когда реальность отступала под наваливающейся дремой. Дрема становилась все сильнее и сильнее, все реже выпускала девушку из своих мягких объятий – и то только когда какой-нибудь кусочек тела взрывался от боли противотанковой миной.

Люба умирала. Силы быстро оставляли ее. Но когда ей удавалось вынырнуть из надвигающейся темноты, одна мысль сверлила мозг. Люба сожалела, что у нее длинные и красивые ноги и такая пустая голова, неспособная прислушаться к советам самого Бога. Она открыла глаза, чтобы в последний раз увидеть мир, где были смех, любовь, «Мумий Тролль». Этот мир она упустила в начале июля, когда было так жарко, что не хотелось ничего, кроме как залезть в воду и плавать до вечера, а ночью валяться голой, не укрываясь даже простыней, и игриво целоваться с таким же голым парнем.

Сейчас мир ограничивался маленькой белой комнатой, в которой находился молчаливый человек, от одного взгляда которого раскрывались раны и болели избитые места. Он больше походил на зверя, страшного зверя, каких не существует в природе: со свалявшейся грязной шерстью, белыми, блестящими, как нержавеющая сталь, клыками, красными горящими глазами.

Увидев, что глаза Любы открыты, Зверь встал со стула и подошел к ней, медленно доставая зловещий охотничий нож. В глазах девушки все поплыло. Комната закрутилась бешеным кругом, но Люба еще успела почувствовать, прежде чем навсегда упасть в пугающую черную бездну, как грубая рука схватила ее за грудь. А затем белый огонь прочертил свой след через плоть, отнимая часть тела. Там, где прежде была правая грудь, запылал океан боли, поглотив в себя все надежды и желания девушки, которым уже не суждено было сбыться.

Левую грудь человек, не заслуживающий так называться, срезал уже с мертвого тела. Жертва повисла, удерживаемая веревками. Ее глаза были закрыты, но теперь две кровоточащие раны на груди с упреком уставились на него. Зверь удовлетворенно осмотрел неподвижное тело и закурил.