Поэтому последнее «не» пало. Ее ноги скинули монашеское одеяние и мини-юбкой рассказывали всем о неимоверной жажде жизни. И призывный гудок автомобиля радостно возвестил об этом. Люба обернулась, стараясь быть как можно более пластичной и завлекательной. Парень из десятой модели «Лады» помахал ей рукой. Жизнь продолжалась и возвращалась на свой обычный круг.

III

Круги шли у Любы перед глазами. Последний год жизни прошел перед ней, ярко высвечивая события, приведшие ее сюда. Она теперь понимала, и от этого круги начинали раскручиваться, усыпляя сознание, унося в обморок. Ей становилось дурно, и из груди рвались истеричные слезы. Ей хотелось орать на себя, обзывать последней сукой, недоношенной падалью. Понимание выводило из себя.

Люба теперь точно знала, что существует что-то, отвечающее за всех людей, нечто более высокое и недоступное. И это что-то пыталось ее остановить. Разорвать круг. Повернуть в другом направлении.

Те парни в зеленом «Форде» пришли не из ниоткуда. Они ворвались в ее жизнь и безжалостно разрушили растущие стены ее нового стиля жизни не просто так, а по заранее определенному плану. Плану, который написал кто-то непостижимый. Люба назвала его – Бог, не видя смысла придумывать другое имя.

Бог был жесток. Но он был милостив в своей жестокости. Он показал ей пагубность ее поведения. И не просто показал, он четко доказал это, приводя весомые аргументы в виде деревянных дубин-членов, разрывающих все внутренности. Яснее не бывает.

Но она уцепилась своими глупенькими мозгами за то, что от молодости нужно взять все возможное, и не хотела обращать внимание на красный свет семафоров. Теперь ей хотелось выть от собственной глупости. Потому что умирать совсем не хотелось. Круг снова замкнулся, но уже на другом, более высоком уровне, опять отпустив ей лишь два месяца.

Он, похоже, не хотел насиловать ее, он хотел ее просто убить. Пронизывающие, но в то же время какие-то мертвые глаза этого человека тяжело смотрели на Любу. Она пыталась проникнуть в его мысли, но взгляд, который ничего не выражал, не давал возможности хоть за что-то зацепиться.

Девушка сидела на стуле, придвинутом к стене. Ее руки были привязаны крепкими веревками к железным крючьям, забитым высоко над ней. Блузка была расстегнута и раскрыта, обнажая грудь. Только расстегнул ее этот хмурый человек не для того, чтобы полюбоваться на розовые соски и помять крепкие сиськи. Он достал блестящий охотничий нож из ножен болтающихся на ремне джинсов и повертел перед ее глазами, чтобы посильнее напугать. А затем провел холодным лезвием под правой грудью, в месте, где она заканчивается, соединяясь с телом.

Не помнящая себя от боли и страха, Люба зашлась в истошном крике. Теплота разлилась по ее животу, и девушка не сразу поняла, что это ее кровь.

Не дожидаясь окончания крика, человек полоснул обжигающей сталью и вторую грудь. Люба не смогла усидеть на месте. Боль требовала что-нибудь сделать, но привязанные руки позволили только выгнуться, будто в диком экстазе. Точно странный человек за мгновение превратил ее в мазохистку, которая испытывает оргазм от каждой новой вспышки боли.

Он удовлетворенно отошел и оценивающе поглядел на судороги до смерти напуганной девушки.

Следующие часы, проведенные в этой комнате, покрашенной белой краской, без единого окна и поэтому напоминающей морг, прошли для Любы словно закутанные в саван. Она уносилась в никуда, вызываемая обратно только новой болью, от которой кричала, плакала, выла, умоляла и снова погружалась в бредовое состояние.

Вокруг нее носились машины, улыбающиеся рожи парней, торчащие из окон автомобилей, ее длинные ноги, похоть, которая вдруг обрела зримые очертания напрягшегося члена. В промежутках, когда бред отпускал, воспаленный мозг начинал вспоминать, выдавая куски ее жизни, которые она видела со стороны, словно кто-то все время снимал ее скрытой камерой, а теперь прокручивал видео.