Вы когда-нибудь наблюдали за тем, как едят современные люди? Жадно поглощают неудобоваримыми кусками еду, почти не пережевывая глотают, и не чувствуя вкуса берутся за другое блюдо. С таким видом, как будто это последнее доступное им удовольствие и единственная радость в жизни. При чем так они относятся не только к еде: алчно заглатывают и не останавливаясь бегут дальше, жуя на ходу.

Тамада что-то ревел в микрофон совсем, как раненый зверь, который пытается отвлечь охотника перед последним выстрелом. Всполохи цветомузыки зеленые, фиолетовые, красные шарили по просторному залу и белым скатертям, покрывавшим столы. Вспотевшие и покрасневшие от напряжения и неловкости, три женщины и один мужчина, в центре зала пытались всунуть карандаш, болтающийся на веревке у них между ног, в узкое горлышко бутылки, под хохот остального зала.

Я отодвинула тарелку с остатками майонезного салата и куском такой жесткой запеченной говядины, что ее можно было бы использовать как ручной эспандер, и встала из-за стола. Мама сидящая рядом была слишком увлечена беседой с двоюродной тетей и даже не заметила, как я направилась к выходу из зала. Из пустого, гулкого холла я вышла на улицу накинув сверху куртку.

На бетонных перилах широкой лестницы, несмотря на холод, в одиночестве сидел мужчина. Сползший капюшон, раскрытый пуховик и стоящая рядом с ним наполовину пустая бутылка водки, выдавали в нем откровенно пьяного человека. Когда он поднял голову и посмотрел на меня я узнала в нем дядю Алика. Вообще-то по возрасту у нас была небольшая разница, поэтому я его даже дядей не называла, но несмотря на это он всегда относился ко мне покровительственно, как старший брат.

– Саинушка! – крикнул он слишком громко для пустого двора и неловко махнул рукой подзывая меня. – Какие новости? Не звонишь, не пишешь, совсем про дядю Алика забыла, – сказал он, пародируя старших родственников, когда я подошла поближе.

– Перестань, Алик, – рассмеялась я. – Дай сигарету.

– Курить вообще-то вредно, – сказал он, доставая пачку из внутреннего кармана. – Ну что как тебе свадьба? Тоже, наверное, захотелось замуж выйти? Никого себе еще не присмотрела? – он хитро сверкнул блестящими глазами.

– Тебе разве не холодно? Ты бы лучше застегнулся, – я зажала в зубах сигарету, чтобы закрыть молнию на своем пуховике. – Это ты что ли все выпил? – я кивнула на бутылку водки.

– Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган, – он отпил из горла и зажмурился, проглатывая алкоголь. – Дядя Вася, если бы жив был вообще из сапожка бы пил, он же его всегда в гости с собой приносил.

– Из сапожка?

– Ну сапожок такой, стеклянный или хрустальный, – он очертил руками что-то продолговатое, размером с большую рюмку.

– Аа, – в голове с трудом всплыло бледное воспоминание из детства: как папа, сидя во главе стола, накрытого в зале по случаю какого-то праздника, смеется и залпом выпивает наполненную «с горочкой» рюмку в виде сапога.

– Мама этот сапожок разбила. Не хотела, чтобы папа пил, – вспомнила я.

– Так он и не пил особо, – Алик вытащил сигарету и закурил. – Хороший был человек, жаль, что его нет с нами сейчас.

– Да, инсульт с кем угодно может внезапно случиться, – нехотя сказала я. Мне всегда было неловко говорить об отце, потому что я знаю его только с маминых рассказов и не совсем понимаю, что мне нужно отвечать на соболезнования и комментарии, которые просрочились на десятки лет.

– Ты думаешь, что он от инсульта умер? – Алик неловко стряхнул пепел себе на брюки и принялся смахивать его рукой.

– Ну не совсем. У него тромб оторвался, ему плохо стало, он на улицу вышел и там замерз, наверное, у него сознание помутилось или что-то вроде того. Мне мама так рассказывала, – неуверенно добавила я.