В прошлом году перед Восьмым марта мать трудилась на смене, отец побрился, приоделся и ближе к вечеру засобирался из дома.

– Ты куда? – спросила Ольга.

– Пойду к Володьке в картишки перекинусь?

Армейский друг отца Володька жил в десяти минутах.

– Наодеколонился, за километр несёт. Для Володьки, что ли? – язвительно поинтересовалась Ольга.

– Что ж я, из дома как босяк должен выходить?

– Это ты матери сказки рассказывай – к Володьке он, в «картишки перекинуться». Знаю, куда ты, – Ольге стало обидно за мать, всё-таки завтра – женский день.

– Доченька, а по твоему разумению, куда я собрался? – отец жёстко смотрел на Ольгу.

– Туда.

Ольге захотелось выкрикнуть отцу в лицо: всё знаю и расскажу матери. Но прикинув: кассетник может остаться обещанием, – решила: «Пусть сами разбираются. Если мать ничего не видит и не понимает, это её проблема! Таким дурам, как она, так и надо».

Отец ждал ответа.

– Так куда, доченька, я собрался? – повторил он.

– Куда хочешь, туда и иди. Мне какое дело? – Ольга развернулась и пошла в свою комнату.

«Взрослой совсем стала. Как бёдрами виляет! Не одному мужику кровь попортит. В меня вся! Не в мать», – довольно подумал он и сказал:

– Закройся и ложись спать. Буду поздно.

Примерно через час Ольга услышала звонок в дверь:

«Облом вышел», – язвительно подумала она и, не накидывая халат, в пижаме пошла открывать.

При виде Ольги в коротеньких штанишках, малюсенькой кофточке на лямках у Толика перехватило дыхание. Ольга не ожидала позднего гостя, но не растерялась и не застеснялась своего полуобнажённого вида.

– Ой, отца нет. Вы проходите, – Ольга игриво улыбалась. – Я одна дома, – она многозначительно посмотрела на Толика и облизнула губы. Как-то видела: отец разговаривал с какой-то тёткой, улыбался и нет-нет кончиком языка облизывал губы. Тётка опускала глаза и теребила поясок у платья.

У Толика перехватило дыхание, он отвёл взгляд.

– Я мимо шёл, – начал оправдываться он и увидел покатые бёдра девушки, обтянутые тонкой тканью пижамы. – Отец где? Скоро будет? – он заставил себя не смотреть на завораживающие бёдра и наткнулся на откровенный разрез, Ольга секунду назад обернула пижаму, и девичья грудь заманчиво вырвалась из-под кофточки.

– К любовнице пошёл, придёт под утро, – развязно сказала Ольга. – Чай, кофе? Может, что покрепче? – предложила она и, не дожидаясь ответа, стала накрывать на стол.

Толик в нерешительности стоял в дверях, понимая: оставаться нельзя, но и уйти выше сил.

– Я тут подарки принёс, тебе и Ирине Петровне.

Он начал открывать спортивную сумку, но молнию заело, он дёргал замок вперёд-назад, вперёд-назад, застёжка не поддавалась.

– Ласково нужно, – неслышно подошла Ольга, взяла сумку и одним движением открыла. – Вот так нужно. Нежно и бережно, – она улыбнулась и облизнула нижнюю губу.

«Что я делаю?! Она же малолетка! Ребёнок! Да какой она ребёнок!!» – пронеслось у Толика в голове.

Что было потом, он помнил плохо. Помнил лишь: никогда в жизни так не желал и никогда в жизни ничего подобного не испытывал.

Ольге любовь, из-за которой у взрослых «сносит мозги», совсем не понравилась. Когда стало больно, хотела сбросить Толика с себя, но видя, как он корчится и сладострастно стонет над ней, решила дотерпеть до конца. Он наконец-то успокоился и сполз с неё. Она брезгливо отодвинулась и накрылась одеялом. Как он оказался в её комнате, он не заметил.

Толик, осознав, что произошло, испугался:

– Олюшка! Милая! Ты никому не говори. Слышишь, никому не рассказывай, – у него перехватило дыхание от одной только мысли, что с ним станет, узнай об этом кто-либо.