– Да не бойся ты, – по-взрослому сказала Ольга. – Ты здесь ни при чём. Я давно хотела попробовать. Лучше уж с тобой, чем со слюнявым одноклассником. К тому же ещё и дома.

– Тебе было хорошо со мной? Больно не сделал?

– Всё нормально, – сказала она и поднялась. – Тебе нужно уходить.

Толик уже в который раз за вечер удивился взрослости девушки. Или распущенности?

– Да, да. Конечно, – он встал, натянул брюки.

Ольга сдёрнула простынь, Толик увидел пятно, к горлу подступил комок, он обнял Ольгу и стал целовать.

– Олюшка, милая. Ты только скажи, я для тебя всё сделаю. Всё что захочешь, только скажи.

– Правда?

– Правда. Лишь бы ещё раз прикоснуться к тебе, ещё раз быть с тобой, – у него вновь просыпалось желание.

– Я видела в магазине для железнодорожников часики красивые, позолоченные. Купишь?

– Куплю, – Толик не мог оторваться от девушки, она решительно его оттолкнула.

– На сегодня хватит. Сам должен понимать.

– Да, да, – засуетился он. – Когда теперь? Где?

– Не знаю, – Ольга надула щёчки. – Я ещё не решила, подумаю. От тебя всё зависит.

– Олюшка, скажи, что ты хочешь, – Толик был в полной её власти.

– Хочу часики.

– Куплю! Только не надо больше ни с кем, кроме меня. Хорошо? – попросил он, почему-то нисколько не сомневаясь: Ольга легко отдастся и другому, и от такого понимания ему становилось невыносимо больно.

Ольга долгим взглядом посмотрела на него.

– С кем и когда, решать буду сама. Ты мне не указ.

– Олюшка, – Толик прижал её к себе. – Ты же девушка порядочная и должна понимать, что ты теперь моя.

Она отстранилась и повелительно произнесла:

– Всё. Уходи. И запомни, я не твоя.

– Но?..

– Уходи, – скомандовала она, и он послушно пошёл прочь.

От позолоченных часов Ольга отказалась: как объяснишь близким их происхождение? – взяла деньги. Купюры – десятки, двадцатипятирублевые – появлялись в её кармане какое-то время частенько. Часть «кровно заработанных», так она называла их, тратила на школьных друзей, часть откладывала, спрятав на чердаке дома.

Вскоре Толик ей надоел, она была не готова к его взрослой потребности. Он же, окончательно запутавшись в сетях юного тела, умолял не бросать его, что только злило её, и она безжалостно высказала ему своё безразличие, близкое к отвращению. Не обидело его и это. Тогда она пригрозила:

– Не отстанешь – скажу отцу, что ты меня изнасиловал.

– Но ты же сама! – растерялся он.

– Кто поверит, что сама? Распишу так – мало не покажется. Забыл? Я несовершеннолетняя!

– Но ты же сама! – безнадёжно повторил Толик. Эта девчонка может делать с ним, что угодно: унижать, оскорблять, может уничтожить, но и в силах вознести на недосягаемую высоту удовольствия.

– Ладно, сильно не расстраивайся, – вдруг изменила она решение. – Это не окончательно. Потом может быть опять.

– Опять?! Когда?!

– Не знаю. Не решила. Сам не ищи со мной встречи. Когда время придёт, сама позову. А будешь доставать – всё расскажу отцу.

– Не буду. Только, пожалуйста, сегодня в последний раз. Прошу. В последний раз, – он готов был, умоляя, встать перед ней на колени, лишь бы ещё раз через тёплые податливые бёдра познать всепоглощающее наслаждение.

На следующий день Ольга купила у спекулянтки Светки новую французскую помаду и тушь.

Ольга мечтала окончить школу и рвануть в Москву. Понятно, с таким аттестатом двери института, да и техникума закрыты, но в Москве можно и работать. Неважно где. На заводе, фабрике. Лишь бы в столице, где народ, развлечения, возможности. Она бы там развернулась.

– А что? Фигурка хорошая, вон какие ноги длинные, – Ольга после душа стояла перед трюмо. Часто оставаясь дома одна, она иногда разговаривала со своим отражением. – Мордашка тоже не подвела. Конечно, бывает и получше, но бровки подвести, ресницы наложить, губы поярче, прикид модный… Отбоя не будет, а там, как отец говорит – выгодно выйти замуж.