Находясь в этом плачевном состоянии, он вспоминал свою тяжёлую жизнь и почувствовал даже что-то вроде радости от того, что теперь с этим будет покончено. Но, размышляя более глубоко, вспомнил, что иногда обращался за помощью к Пресвятой Деве с мольбой прийти к нему на помощь и заступиться за него перед её сыном, который мог бы оказать ему жалость и сострадание, если это верно, что она слышит молитвы. Гарго пообещал Богу, что если выберется отсюда, начнёт изучать католическую религию, так как те, кто представлял протестантскую веру, в которой он был воспитан, пытались его убить. Он также дал обет поехать в паломничество в Иерусалим, чтобы поблагодарить Господа за его доброту и великую милость. Он ещё не договорил до конца этот обет, как ему показалось, что он видит сверхъестественный свет, в котором находилось распятие, поддерживаемое сзади человеком невероятной красоты. Это чудо заворожило его на некоторое время, он снова потерял сознание, но его душа была преисполнена утешения.

Он пробыл в каюте ещё часа два, и за это время никто не пришёл, чтобы узнать, жив он или нет. Потом тот, кто в него стрелял – это был голландский канонир – явился с фонарём, в сопровождении хирурга и одного из слуг Гарго. Этот голландец увидел, что капитан находится в сознании, и сказал ему, что привёл хирурга его перевязать, потому что поскольку он не умер, его не будут добивать – так было решено на их совете. Его личное мнение заключалось в том, что надо всё-таки прикончить, но другие предпочитают продать его в Берберии, получив неплохие деньги, как за капитана королевского корабля. При этих варварских словах Гарго ответил еле слышным голосом: «Несчастный, что я тебе сделал, чтобы обойтись со мной в такой манере?» «У меня было на то две причины, – отвечал канонир, – первая – чтобы прекратить твои страдания, вторая – чтобы ты уже не мог причинить нам никакого зла, потому что я хорошо знаю: как только ты ускользнёшь от нас, то сделаешь так, что нас повесят. Но поскольку большинством голосов принято другое решение, я на это согласился. Так что выздоравливай, если можешь, и мы отвезём тебя в Берберию, где ты будешь продан: вот что я пришёл сообщить от имени моих товарищей.»

С этими словами он ушёл.

Хирург раздел Гарго и обнаружил на его теле двадцать три или двадцать четыре раны, нанесённые бискайскими пиками с острым и квадратным наконечником. Четыре раны он получил в грудь, остальные – в руки и ноги, но абсолютно случайно среди них не было ни одной смертельной. Его слуга потом насчитал на рубашке более сорока прорех от удара пикой. После перевязки его уложили на матрас, и два штурмана пришли, желая спать в той же комнате, чтобы мятежники не явились ночью с целью его добить, поскольку ещё колебались, убить его или продать. Что касается тех, кто был на его стороне, их было четырнадцать или пятнадцать, тяжело раненых осколками гранат, ударами пик и выстрелами из пистолетов – их всех заперли в помещение, где хранились канаты.

Предатели-мятежники долго совещались по поводу того, как им следует поступать дальше, и решили взорвать корабль, если их предприятие будет провалено. Причём предназначили для этой цели одного человека (с которого потребовали ужасные клятвы держаться возле открытого люка, который вёл в трюм с боеприпасами и который они взломали при помощи ганшпуга) с гранатами и фитилём, чтобы взорвать порох.

Гарго лежал на матрасе на полуюте, его оставили в таком положении до следующего дня, когда лейтенант Бертье пришёл к нему со слезами на глазах и сообщил, что помощник находится внизу, мятежники прострелили ему шею из пистолета и проткнули тело насквозь ударом шпаги. Он видит, что негодяи решились завершить эту трагедию, невзирая на все его мольбы. При этом он принялся рыдать сильнее, чем когда-либо. «Остановите слёзы, – сказал ему Гарго, – они не помогут, когда нет способа спастись. Эти люди желают забрать мою жизнь – в добрый час, если будет на то Божья воля; в их власти не более, чем три-четыре дня, потому что я себя чувствую на краю слабости и ко мне подступает икота, которая является признаком конца. Я об одном вас прошу: расскажите господину д`Эстрад то, что я сказал вам вчера.»