Отвязаться от него не было никакой возможности, и я решила не спорить. Потому что тогда его точно что-нибудь насторожило.

- Хорошо, - сухо согласилась я. - Какого плана будет осмотр? Раздеваться перед вами я не стану.

- Не волнуйтесь, я часто осматриваю женщин, - заверил меня доктор, - и никогда не нарушал их пространства чести.

Ну будто бы. Я чуть не закатила глаза, чтобы показать, насколько этому верю.

- Пройдемте в дом, - предложила я и пропустила его вперед. Мне совсем не хотелось, чтобы этот противный доктор шел сзади и разглядывал меня. А вдруг он – какой-нибудь монстр? Тогда вопьется в шею сзади своими острыми зубами…

Я встряхнула головой, призывая себя не сходить с ума. Всего лишь доктор, всего лишь судья копает подо что-то, только не понять, зачем и что его насторожило…

Жонкелия, увидев нас в окно, нахмурилась, но с доктором поздоровалась, назвав его по имени – не иначе, чтобы подсказать мне, что я его знаю.

- Добрый день, доктор Ларк, - сказала старуха. – Вас судья послал?

- Поручил осмотреть вашу невестку, - мягко поправил он ее. – Можем мы где-нибудь уединиться?

- Зачем нам уединяться? – немного нервно передернула я плечами. – У меня секретов от матушки нет. Осматривайте здесь.

- Как скажете, - доктор положил чемоданчик на стол, открыл и достал слуховую трубку.

Он долго пытался что-то услышать, приставляя трубку мне пониже ключиц, потом щупал пульс, потом заглядывал в глаза, оттягивая нижнее веко. Он заставил меня повторить какие-то непонятные слова – простой набор звуков, бессмысленный и нелепый. Просил повторить медленно, потом быстро, как скороговорку…

Жонкелия наблюдала за этим настороженно и молча, а я злилась всё больше. Солнце скоро сядет, кастрюли я отдраить не успела, а тут судья затеял дурацкую игру в заботу.

- Ну что ж, - сказал доктор, наконец. – Осмотр закончен, - он убрал в чемоданчик слуховую трубку. – Обрадую господина Кроу, что с вами всё в порядке, хозяйка. Сердце бьется… - он сделал полупоклон в мою сторону. – Скорее всего, имеет место остаточная меланхолия, - он старательно и с удовольствием выговорил два последних слова, явно чтобы похвастаться знаниями и произвести впечатление на нас – женщин-простолюдинок. – Думаю, это связано со смертью вашего мужа, хозяйка. Примите мои соболезнования, он был хорошим человеком. А вам я рекомендую отдых, побольше радостей… Как можно больше радостей…

Он медлил уходить, выразительно посматривая на печь, и мне, скрепя сердце, пришлось сболтать омлет и ему, использовав два последних яйца. А господин Ларк в это время болтал, не затыкаясь, расписывая, каким замечательным человеком был мельник Бриско – добрым, веселым, услужливым. Доктор, похоже, не собирался уходить и после того, как откушал угощения, но я вежливо подсказала, что скоро стемнеет, а дорога – не из тех, чтобы бродить в темноте.

- Значит, ваш сын был замечательным человеком? – спросила я у Жонкелии, когда доктор отправился обратно в деревню. Мы со старухой смотрели ему вслед – как он неуклюже перепрыгивает с ухаба на ухаб и поддергивает штанины, перебираясь через лужи.

- Ну, был, - ответила Жонкелия мрачно.

- И поэтому заработал серебряную пулю?

Она засопела недовольно и напомнила:

- А где кастрюли?

- Остались на берегу, сейчас принесу, - ответила я и пошла забирать посуду, которую так и не довела до ума.

Собрав котелки, чашки и сковородки, я не смогла найти одну кастрюлю и вспомнила, что уронила ее, когда пришел доктор. Кажется, кастрюля укатилась к воде… Я побродила по мелководью, но кастрюлю не нашла. Неужели, ее унесло волной? Вот ведь я кукушка! Проворонила кастрюлю!