Электроэнергия нужна мне лишь для кнавера1, для холодильника и для печи.

Я варю лапшу, завариваю перламутровый чай, леплю фрикадельки из фарша странной консистенции (которым торгует близ моего дома худой торговец со странным именем Михаил), и жарю их на огуречном масле.

Получается, вопреки моим ожиданиям, неплохо. Я с аппетитом и без мыслей съедаю порцию. Наливаю кружку чая и сажусь на диван наблюдать за той жизнью, которая хоть как-то, но течет в городе.

Мне становится стыдно, что я сижу в удобном положении и занимаюсь, чем хочется, когда мой друг умирает в больнице. И я не знаю, правильно ли сделал, что не остался с ним до конца. Бьюфорд мне друг. И он умирает. Это свойственно ему. Это свойственно мне. Значит, правильно.

В этом мире все знают о том бессознательном факте, что умирающие ревнуют людей к жизни, и что живые ревнуют умирающих к смерти.

Значит, естественно. Я не забуду Бьюфорда. Он тоже не забудет меня.

* * * *

…Life is too small,

When death takes its toll…

Группа Pain Of Salvation

Я проснулся под будильник на телефоне. Под монотонно-угрюмую вибрацию заиграла песня Shut Up группы Bloodhound Gang, но должной бодрости она мне не придала. Я отсрочил будильник на несколько минут и повернулся на левый бок. В правом боку внизу что-то сильно кололо.

Я даже не успел заметить, как минуты досыпания прошли и музыка опять заиграла с той же хмурой веселостью, которая точно не из моей жизни звала в меня в мою. А я не шел туда, а оставался здесь, потому что, хорошо или плохо, но я воспринимал ее только как сигнал и ничего более. Боль в правом боку отпустила. Да и боль была – точно не моя, а кого-то, кто лежал рядом. Но рядом не было никого. Я даже огляделся. Значит, все же, моя.

Это был первый день второго семестра. Я был рад, что возвращаюсь снова в ту жизнь, которой мне не хватает. Даже надел новые рубашку и забавный, и в то же время, серьезно-официальный джемпер. Я счел, что он подходит ко мне. Он – это я. Но я, к счастью, – не он. Вот как-то так. В конце концов, вещи – это не то, на что стоит тратить свою жизнь и себя самого, подумал я, вещи – это всего лишь вещи.

Так или иначе, а после пар я оказался с моей подругой в больнице. Я плохо помнил, как лежал в палате, подруга волновалась неподалеку, сидя на тумбочке.

– Ты ведь жив будешь? – Обреченно спросила она.

– Возможно, – ответил я. – От удаления аппендикса никто еще не умирал.

Хотя, я не знал, умирал кто-нибудь или нет. Скорее всего, умирал, как подумал я. Бывает у каждого врача, как и у каждого человека, такой день, когда все валится из рук. Вот так я лежал и думал: «такой день сегодня у моего врача или нет?»

Подруга куда-то ушла. Сказала, скоро вернется. Врач прощупал мой живот и я подписался на удаление червеобразного отростка.

Затем я лежал на операционном столе и замерзал. Из щелей в окнах сифонило по-страшному. Никого не было довольно долгое время. У меня уже заложило нос, и я стал гнусаво петь песню группы POD, чтобы как-то согреться. Пришла сестра и укрыла меня одеялом. Прямо на операционном столе.

Пришел врач. И за анекдотами он подключил меня к бутылке с какой-то жидкостью. Именно так. А не бутылку ко мне. Такое было чувство. Хирургические лампы, как глаза огромной стрекозы заслепили меня. Я даже засмеялся от его анекдотов, а затем мои глаза начали косеть и ими очень трудно и больно стало управлять. Мне даже показалось, что они вращаются в разные стороны. Я решил их закрыть и провалился в бездонную чернь, где был я и маленькие скользкие коврики для душа. Но этого я не помню.

Дальше меня принесли в палату.