– Хотя я к водке отношусь хорошо, и она на фронте мне не раз помогала, но лучше не начинать, – таинственно сказал он.

Студенты выпили водки, а студент Шевчук выпил ее больше других и неожиданно в середине встречи заснул.

«Вот видите, я же говорил, лучше не начинать», – улыбнулся профессор.

Вилен не заснул бы, даже если выпил целую бутылку.

Профессор был человеком из какого-то другого, неведомого Вилену мира. В окружении советских студентов и советской серости в общежитии ГИАПа на Новосеменовском проспекте на откидной студенческой кровати сидел человек серебряного века, точнее, дитя серебряного века, потому что он тогда еще был маленьким и только воспитывался. Оказывается, в этом веке жили не только великие поэты, художники и музыканты, жила там и семья болгар Манойловых и имела свой дом с собственным выездом. На собственном выезде Семен Евстафьевич остановился отдельно.

– Сейчас собственные выезды заменили на персональные автомобили с персональными водителями, – объяснил он.

Жизнь семьи Манойловых была очень похожа на жизнь семьи Набоковых, описанной писателем Набоковым в грустной книге «Другие берега». Но об этом Вилен узнал только тогда, когда ему разрешили это узнать.

С «Других берегов» профессор перешел на рассказы о своих поездках за границу, как он сказал, по заданию советского правительства и неожиданно предложил налить водки. Выпил и спросил.

– Знаете, как звучит начало конституции Соединенных Штатов?

Все промолчали.

– We the people of the United States… – как переводится?

– Мы люди Соединенных Штатов, – перевел Вилен.

– Лю-ю-юди?! Какие люди! Народ! Мы народ Соединенных Штатов.

А у нас как начинается?

Все опять промолчали. Никто не знал начала сталинской конституции. А Вилен вообще забыл, что она существует.

– СССР есть государство рабочих и крестьян. Что-то я не вижу в этой комнате ни рабочих, ни крестьян. Водка осталась? Давайте выпьем за советский народ, самый прогрессивный народ в мире.

Стало понятно, почему Семену Евстафьевичу лучше водки не пить.

Он не знал, что через несколько лет его чаяния будут услышаны, и Брежнев впишет интеллигенцию в Конституцию и назовет государство общенародным. Это была большая ошибка. С этого все и началось. Потому что, где русская, да и советская тоже интеллигенция, там разброд, шатания и многоцветье. И стала советская интеллигенция цвести и размножаться. И все развалилось. Вот что случается, когда государство становится общенародным.

Впервые Вилен встречался с одним из тех людей, с которыми раньше мог встретиться только в книгах. Но то, о чем он говорил, в советских книгах писать было нельзя.

Любимой цифрой профессора была цифра 7 (семь), и не только потому, что многими народами во все времена она почиталась как магическая, но и потому, что аббревиатура имени и фамилии профессора тоже была СЕМ. «Ну а отсутствие мягкого знака заменяет моя исключительная мягкость», – говорил он.

Когда на экзамене вместо заслуженного «неуда» он поставил Вилену «уд», то так расстроился за Вилена, что всем остальным поставил отлично.

Последним всплеском борьбы с выбыванием из института в армию были экзамены и курсовые по предметам ТОЭ и ТММ, но перед этим студент Хорошокин чуть не убыл в армию на перевоспитание по статье моральное разложение. Считалось, что там морально разложившиеся перевоспитывались лучше и быстрее, чем в любом другом месте. Произошло это неожиданно и быстро.

К сентябрю из северных стройотрядов в общаги ГИАПа съезжались студенты с деньгами, и начиналась игра в преферанс по-крупному, походы по ресторанам и прочие развлечения, доступные людям с деньгами. Примерно через месяц в связи с уменьшением денег до нормы развлечения тоже входили в нормальное русло.