Из приоткрытого окна поддувало, морозный воздух казался таким приятным, что хотелось выбежать из душного кабинета, вдохнуть свежесть зимнего дня, а потом долго гулять по заснеженным улицам.

Егор всегда был ценителем прекрасного. Прекрасным ему казалось всё, и всё вдохновляло, унося за грани разума. Вся галерея в телефоне была забита фотографиями закатов, различных цветков причудливых форм, дворовых кошек, уличных фонарей. Однажды Егор ездил на поезде к морю. Это было ещё задолго до знакомства с Максом и вообще намного раньше, чем Егор закончил школу. Тогда ему было лет тринадцать, не больше, любые поездки радовали и заставляли сердце трепетать от мыслей о чем-то новом.

– Иди сюда, я тебя кремом намажу, а то обгоришь и будешь как рак варёный!

Бабушка схватила внука в охапку и начала обмазывать солнцезащитным кремом.

– Ну бааа, отпусти!

Егор извивался и дергался, как уж на сковороде. Чрезмерная опека его напрягала ещё с малых лет.

– Ну в кого ты такой упрямый? Вот у соседки внук какой послушный, что ни скажешь, всё делает. А ты? Тьфу… Сгоришь вот… И что люди скажут…

Егор вырвался из рук бабушки, и, нахмуря брови, направился к морю.

«Во-о-о-т, а внук соседки лучше, а ты растяпа. Да ну его, он дебил и дурак!». – рыкнул подросток.

Егор кряхтел от злости и негодования. Неужели никто не видит, что он не хуже? Разве что немного другой, и имеет свой характер. Ну и пусть, что не приходит по первому зову, и пусть не учится на одни пятёрки в школе, зато у него есть масса других положительных качеств. Все эти мысли портили хорошее впечатление о поездке, и Егор уже не слышал поющий шум волн, в голове шумело совсем по-иному. Он всё шел и шёл вдоль песка и подкатывающих волн, пинал камни. Изнутри его распирала злость. Бабушка всегда «тыкала его носом» в его ошибки, сравнивала его со всеми, кого знала. Апогеем абсурда стало сравнение его с мальчиком из фильма, который пожертвовал своей жизнью и спас собаку.

– Вот видишь какой паренёк, а ты…? – причитала бабушка, вытирая глаза платочком.

Егор тогда так и не понял, что значило это «А ты?». В любом случае это всё его более, чем напрягало. Пару раз он даже плакал, сидя у себя в комнате.

– Может мне тоже нужно умереть? – шептал он, вытирая слёзы.

Но потом Егор замолчал, перестал обращать внимание на чужие слова, да и на слова родных и близких тоже. Всем мил не будешь. С тех пор он и молчит, когда его что-то беспокоит, потому что привык, что ему никто не верит. Он понимал, что не оправдывает надежд семьи, и вся любовь теперь достается младшему брату, который никаких «проблем с головой» не имеет. Боря всё умеет, ходит на танцы и занимается карате. Вся его комната увешана дипломами и медалями. Бабушка его очень любит, а Егора это вполне устраивает. По крайней мере, к самому Егору теперь никто не лезет со сравнениями и нравоучениями. Правда, младший брат имеет нездорово высокую самооценку и всегда довольно приподнимает голову, как утка, когда его хвалят. А хвалят его всегда, и за всё.

Егор тряхнул головой, отгоняя весьма неприятные воспоминания, и снова глянул в окно. На дереве, у окна, сгорбившись сидела чёрная птица, она тряслась и была то ли больна, то ли слишком стара, для того, чтобы просто встрепенуться и улететь с подмёрзшей ветки. Парень присмотрелся, достал из кармана телефон и направил камеру к окну. На камере отобразилось окно с пустым, и совершенно голым деревом. Он резко отдернул телефон. На дереве всё продолжал сидеть ворон, только теперь его взгляд был направлен прямо к противоположной от себя стороне окна. Глаза чёрной, как смоль птицы, были абсолютно белые, и почти сливались с окружающей обстановкой. Птица сидела неподвижно, будто чучело, или статуя. Ни радужки, ни зрачка, никакого движения в пустых глазах, если так вообще можно назвать то, что было на месте зрительного аппарата птицы. Но выглядел ворон изучающе, будто пытаясь прочесть мысли парня по ту сторону окна. Как слепое существо могло наблюдать? Егор был уверен, что птица слепа, но белоснежные просторы начали слепить его самого. Парень попятился, и трясущимися руками снова направил камеру в сторону окна. Картина была той же, абсолютно обычное окно, с абсолютно обычными ветвями голого дерева. «Какого х…?», – чуть было не вылетело у Егора, но он сдержался.