– Отвали, я не выспался – прохрипел Егор, из-под мягкого, манящего одеяла.

– Что, опять странные сны виделись? – смущённо засмеялся Макс.

– Ага, но лучше б с ними мы не виделись…! – вякнул Егор и кинул в Макса подушкой.

Тот ловко увернулся, чиркнул зажигалкой и поднес её к сигарете, которую зажал в зубах.

– Не кури в моей комнате! Да сколько уже можно? – крикнул Егор и подскочил с кровати.

– Вот видишь, зато ты встал наконец, мой дорогой Ван Гога! – басом засмеялся друг и вышел на балкон.

Егор пару минут еще кряхтел, не желая сползать с тёплой приветливой кровати, но его улыбнула эта форма обращения к нему. «Ван Гога» – придумалось Максом не так давно, но в личность Егора эта кличка въелась моментально. Правда мочку уха Егор себе не отрезал. Перед появлением прозвища он поехал к родственникам на пару дней, а по возвращению Макс застал его на пороге нехило так небрито-рыжебородым, в голубой рубашке, с картиной и цветком подсолнуха в руках. Это всё Егор привёз с дома для декора съёмной квартиры. Макс аж открыл рот и чуть было не заверещал от восторга, так уж сильно Егор в тот момент напоминал известного художника, да и реквизит просто зашёл на ура. Вот и стал Егор «Ван Гогой».

– Во дубак на улице, бррр.

Макс выскочил с балкона и замотался в штору как молодая барышня после душа.

– Как отмечать будем, Гога? Лизка поди опять на Гоа свалит, а мы чего? – крякнул Макс.

– Максимка, штору не трожь, иди в свою комнату, там хоть обои жуй, а у меня тут не хозяйничай. – игнорируя вопрос, ответил Егор.

– Ой, мы не в настроении сегодня, утю-тю – дразня, промямлил гроза штор.

– Я вообще-то и не думал, как отмечать, желания нет совсем – ответил наконец Егор, параллельно натягивая джинсы.

Только сейчас он заметил, что Макс был уже полностью одет. Чёрные джинсы с кожаным ремнём, рубашка цвета слоновой кости и разноцветные носки с красными, жгучими перцами. Такими, каким был и сам Макс. На шее парень не снимая носил серебрянную цепочку с подвеской в виде солнца, которую младший брат обнаружил в кукурузных палочках в качестве подарка. Солнышко уже порядком потёрлось, практически весь верхний блестящий слой стёрся, оставляя после себя лёгкий, едва различимый блеск. Как уже говорилось, Макс – человек противоречие. Он всегда говорит, что по носкам можно определить внутренний мир человека. «Стандартные носки – это просто скучно» – говорил он. И вот, какой бы дорогой пиджак не был на него надет, носки всегда излучали позитив, и, на удивление, эти немного инфантильные принты никак не выбивались из общего образа Макса, а скорее дополняли его.

– Ты вообще спишь? Когда ты всё успеваешь, чертила? – скептически, но по-доброму спросил Егор.

– Деньги и удача любят ранних пташек – пропел Макс и щелкнул Егора по лбу.

– А насчёт Нового года, ты это переставай. Это праздник очень важный, я его с детства люблю, а Миша так вообще…

Макс осёкся, но тут же принял непринужденный вид.

– Так что давай тут не дури, сегодня поедем в «Шестёрочку» закупаться, а то дома «шаром покати», одевайся быстрее, закину тебя в универ, опоздаешь ведь опять.

Егор спорить с товарищем не стал. Светало.

– Чернов! Ты чё, уснул? – зашипела Лиза.

Егору было ну очень трудно слушать говор Иваныча, преподаватель он прекрасный, но слишком уж быстро скандировал лекцию, отчего создавалось ощущение, что он перерождение Че Гевары. «Ему бы на революцию людей поднимать, а не в кабинете штаны протирать», – в стихотворном порядке всплыло в голове. Чтобы абстрагироваться от шумовой завесы, которая лилась изо рта Петра Ивановича, Егор глянул в окно. Шёл снег.