Меня накрыло волной такого восторга, что я неловко и скованно дернулась под тяжелым одеялом, стараясь подняться, чтобы порывисто обнять свою несговорчивую, но всегда откровенную и искреннюю подругу.

– Ох уж этот твой медведь, – только выдохнула она, качая головой, но все-таки улыбнулась, и обняла меня в ответ.

– Еще какой ооооооох, – отчего-то смутилась я, хотя речь шла всего лишь о хищнике.

Большом белом хищнике.

С чертовыми голубыми глазами и настолько осмысленным взглядом, что это никак не давало мне покоя.

Когда за порогом послышались скулеж и попытки проломить дверь, я широко улыбнулась, стараясь прикусить нижнюю губу, чтобы не было настолько больно от трещинок, а Инира только хохотнула:

– Уже второй день рвутся к тебе эти разбойники!

– Запускай, – проговорила я с придыханием, и в моем сердце разлились покой, тепло и умиротворение, когда в дом влетели семь псов породы лайка и моя Доча. Белая медведица.

В комнате тут же стало очень тесно, и Инира рассмеялась, когда каждый из псов быстро потыкался мордой в ее ладони, приветствуя, и тут же ринулся ко мне, виляя своим пушистым хвостом и принося с собой всю любовь и преданность этого бренного мира.

Моя мохнатая семья!

Моя поддержка в тяжелые холодные дни.

Мое спасение во время длительных экспедиций в самые отдаленные края Арктики, куда я могла добраться только на собачьей упряжке.

Я смеялась искренне и от души, стараясь обнять каждого из псов, что скулили и улыбались своими мордами, заглядывая в глаза так преданно и любя. А я обожала их в ответ всем сердцем, потому что каждый из них стал для меня отдушиной в одиноком мире.

– Доча! Не раздави! – Инира шлепнула медведицу по пухлому мохнатому заду, когда она почти забралась на меня в стремлении обнять и виляла своим коротким маленьким медвежьим хвостиком, как делали все псы.

Доча выросла с ними, и, наверное, в большей степени считала себя собакой, чем медведем.

Два года назад я нашла ее именно в тот момент, когда столкнулась с тем самым медведем.

Жуткая история, которая перевернула мой мир с ног на голову и заставила увидеть всю жестокость и алчность этого сгнившего мира, от которого я пряталась здесь.

Маму-медведицу люди выкурили из ее берлоги раньше времени.

И убили.

Ради шкуры.

Ради того, чтобы похвастаться дорогим ковром под ногами.

Это было настолько дико и жестко, что даже спустя два года я не смогла забыть и успокоиться… не смогла пережить это в душе, чтобы не проливать слезы каждый раз, когда Доча показывалась передо мной.

В тот момент я не думала о том, что бегу одна через лед и завывающий плачущий ветер против компании обезумевших от крови мужчин с ружьями.

Я видела только одинокого перепуганного медвежонка, который был настолько мал, что не понимал, что ему тоже могут причинить вред.

И причинили…

Никто из мужчин даже не оглянулся, когда они погрузили тушу убитой медведицы на снегоход и двинулись вперед, почти переехав белоснежного крошку, который бежал за своей погибшей матерью.

Я кричала, обезумев от ужаса и паники, когда добежала и впервые взяла ее на руки.

Тогда Доча была совсем крошкой.

Белоснежным комочком с черными бусинками глаз.

Мы спасали ее всей деревней.

Старуха-повитуха забрала ее в свой шатер и сказала просить духов не забирать эту чистую душу.

И никто не возмутился, никто не сказал мне, что нельзя было вмешиваться в дела медведей.

Никто не посчитал меня сумасшедшей, когда я просила спасти маленького хищника.

Для каждого из инуитов этот кроха был важен. И было не важно, что это был зверь, а не человек.

Отец Иниры – великий шаман, закурил свою трубу и тут же затянул монотонную вязкую песню, от которой я отчего-то рыдала и покрывалась мурашками.