С утра покупателю ещё было дозволено выбирать. Можно было даже указывать продавцу на желаемый ящик, из которого следовало набрать. По какому-то неведомому закону покупателю всегда казалось, что лучший товар находился не в том ящике, из которого набиралась продукция прямо сейчас, а в любом другом, верхнем или нижнем, может быть, даже в том самом, содержимое которого и вовсе пока не видно. И великодушный продавец почему-то соглашался жонглировать тяжеленными деревянными контейнерами в угоду покупателям. Почему? Зачем? Восток, как известно, дело тонкое. Однако с течением дня такая возможность постепенно сокращалась, поскольку росло желание продавца расторговаться до последнего измученного нестерпимым пеклом плода.

Женька подошла к овощному прилавку, пристроилась в конец недлинной очереди и уже начала присматриваться к ящикам, когда её взгляд притянула одинокая помидорка. Она красовалась на сооружённой прямо на уровне глаз покупателя витрине – захочешь, не обойдёшь взглядом. Помидорка и вправду была хороша: статная, упругая, будто туго надутая изнутри, с ровными бочками и кокетливым бантиком-плодоножкой. Она заметно выделялась среди подруг по партии, и было неудивительно, что зоркий глаз продавца выхватил её из безликой массы.

За время ожидания в очереди Женькин взгляд подружился с помидоркой. Но когда подошёл черёд, Женька не решилась попросить услужливого продавца положить красавицу на весы. Она понимала: витрина; наверное и другим хотелось бы забрать эту помидорку, но никто не решался. Набрала немного овощей и отправилась домой. К чему надрываться? Она будет ходить сюда едва ли не каждый день и покупать понемногу свежего. У неё отпуск, на дворе разгар лета, а салат с помидорами – обязательная часть ежедневного рациона.

Назавтра Женька снова пришла к прилавку. Свежая партия овощей была не хуже вчерашней, и их качество по-прежнему достойно презентовала слегка обмякшая, но всё ещё красавица помидорка.

На следующий день Женька за продуктами не пошла. Но очередным ранним утром, захватив базарную сумку, она снова отправилась к овощному прилавку по условной, при июльской погоде, для тех мест прохладце.

День только начинался. За прилавком суетился усатый продавец: раскладывал ящики, расстилал клеёнку, устанавливал весы… Он почти завершил ежеутреннее обустройство, как вдруг заметил витринную помидорку на четвёртом дне своей рекламной вахты. Женька перехватила его взгляд. Усатый деловито, как бы между делом, подхватил оплывший водянистый мешочек, чудом удерживавший за прозрачной, как пергаментная бумага, кожицей заметно размякшее содержимое. Бантик плодоножки истончился, поржавел и стал напоминать завиток колючей проволоки. В дальнем углу, по возможности скрытый от глаз, стоял деревянный ящик для отходов. Борта его были вымазаны бурым. Туда и отправились останки помидорки. Влажное пятно её тронного места тоже исчезло под замусоленной тряпкой в ловкой руке хозяина. Под отрывистое пикание радио «Маяк» он встал к весам и взглядом на первого в очереди покупателя начал рабочий день.

Женька была не просто златокудрой фигуристой женщиной средних лет, с зеленоватыми глазами и шлейфом мужского внимания. Она была философом в душе, с двумя неудавшимися браками и двумя разновозрастными дочерями от них. Купив овощей, она возвращалась домой и всё думала про помидорку, и всё сравнивала её историю с судьбой красивой женщины. Дома Женька не удержалась и за завтраком поделилась этими мыслями со своими девочками.

В эпоху издыхания социализма – самое начало восьмидесятых прошлого столетия – я училась в скромном советском университете. Факультет мой был лингвистический, с трудно произносимым названием «романо-германская филология». У многих делались пустые глаза, когда на вопрос «куда поступила?» я заводила эту песню с припевом. Некоторые же понимающе кивали и улетали мыслями в пространства лёгкой зависти к тому, что я буду знать парочку европейских языков.