И только перед тем как заснуть, то есть совершенно наедине с собой, Андрей и Эдуард, каждый по-своему, подумал, смог бы он вот так просто, без спасительных мыслей, что воздастся добром за добро, помочь незнакомому человеку? И Андрей, как всегда с опозданием, вспомнил, что они не узнали имени этой доброй женщины. А потом он вспомнил её слова, когда он попросил опустить свои письма в почтовый ящик. «Надо же, она спросила, почему Эдуард писем не пишет, а я даже и не подумал об этом. Может, только потому не пишет, что у него нет ни конвертов, ни листка бумаги, а попросить у меня стесняется? А я сам не догадался предложить». И Андрею опять показалось, что тот, который смотрел на него в первую ночь путешествия, вновь укоризненно покачал головой.
4 мая 1976 года, вторник.
Спали отлично. Вечером, когда укладывались, снял ватник, залез в спальник и ватником укрылся. Это гораздо лучше, чем спать в ватнике.
Проснулись в 9 часов. Светит солнце. Облачно. Довольно тепло. Остановились на каком-то полустанке.
Ночью проехали Котельничи, и теперь дорога идёт на юго-восток. А просторы здесь не те, что у нас. Поезд то едет среди леса, а то вдруг вырывается из узкого лесного коридора, и глазам больно от ширины полей. На холмах, далеко-далеко, раскинулись, словно игрушечные, домики деревень, вокруг которых видны тёмные зубчики леса.
В 10:30 встали в посёлке Балезино. Стояли 2,5 часа. Успели по одному сходить в столовую пообедать вперёд на целый день. Я пошёл вглубь города и купил свежего хлеба.
Здесь же узнал, что ночью проехали Киров.
Население городка довольно странное. Половина разговаривает на непонятном языке. Эдик сказал, что это татары.
Купил на станции журналы «Огонёк», «Наука и жизнь», газеты «Смена» и «Правда». Сидим, читаем. Написал письмо Нине. Начал письмо родителям, но не успел закончить.
Тронулись в 13 часов. В 16 часов приехали на станцию Лосенино. 1291 километр от Москвы. Я не напрасно подчеркнул название станции.
На этой станции поезд остановился, а мимо нашей платформы шёл пьяненький мужичок. Наверное, мы со стороны мы выглядим странно, если он не прошёл мимо, остановился, поздоровался, расспросил: кто, куда и откуда, а узнав, едва не прослезился на нашу горькую участь: «Из Ленинграда! В Красноярск!» Потом подошла рыжеволосая, вся в веснушках женщина, его жена. Женщина ушла, но вскоре вернулась. Это удивительно, но она принесла нам домашние пирожки, свежие куриные, размером с гусиные, яйца и бидончик, как она сказала, кваса.
Какой народ живёт на Руси!
Поезд тронулся, и мы навсегда расстались с дядей Мишей и его женой, имени которой не догадались спросить.
В 18 часов остановились в деревне или городе Верещагино. Неспеша допивали остатки водки, запивая сырыми яичками, закусывая чудными домашними пирожками, и разговаривали о том о сём. Кончилась водка, принялись за брагу. Добрым словом вспоминали дядю Мишу и его жену.
Ночью брага дяди Миши урчала в животах обоих путешественников, поочерёдно выгоняя их из уюта спальных мешков на холодный ветер. Утром от недосыпа и выпитого вчера обоим было нехорошо. Андрей даже мысленно проклинал чету Голиковых за их брагу. Но к полудню, когда головная боль прошла и они с аппетитом доедали оставшиеся от вчерашнего пира пирожки, ему стало стыдно за эти мысли. «В конце концов, – думал он, – не дядя Миша с его женой виноваты в том, что они пили их брагу. Они принесли её от чистого сердца, а уж пить или нет – наше дело. Могли бы и не пить. Эти люди искренне хотели помочь мне. Принесли еду. А я? Что сделал для них я? Я-то сам был для них удачной встречей? Я-то кто? Хороший человек? И что дальше? Буду снова пить с Эдиком водку за обедом и ужином… а потом и за завтраком! И совершенно… – тут вместе со словом «совершенно» в его мозг ввернулось слово «совершенство». – Вот! Вот к чему нужно стремиться – к совершенству. Но для этого нужно решить, что есть совершенство. Пай-мальчик, который слушается родителей, усердно учится и занимается спортом, – совершенство? Может быть, может быть. Но…»