А у Андрея кроме созерцания, размышлений и мечтаний было ещё одно удовольствие для души: он писал письма. Он уже дважды написал родителям, Нине и нескольким своим друзьям. Письма эти были об одном и том же: о мимо проплывающих чудных пейзажах, погоде, железнодорожных порядках и особенностях быта на платформе товарного поезда. Но от того, что причиной появления этих писем были разные чувства, письма получались разными. Письма родителям писались не то чтобы от сильной сыновьей любви, скорее из долга – хотелось, чтобы родители не волновались, чтобы знали, что у него всё в порядке. Нине он писал, чтобы она знала, как всё новое, всё прекрасное, что он видит в пути, омрачено разлукой с ней. А вот в письмах друзьям были не нотки, не нежные мелодии, а бравурные марши хвастовства. К счастью, Андрей не замечал этого, а то ему сразу же стало бы стыдно. Впрочем, этот стыд от него никуда не денется. Когда он прибудет на место и сообщит им адрес, куда можно ему писать, а потом и получит долгожданные ответы на свои письма, то будет сначала обида, а потом, когда обида остынет, придёт и стыд, очень полезный лечебный стыд за своё хвастовство. Это будет потом, а пока Андрей не знал, дойдут ли его письма до адресатов, потому что на двух прошлых остановках он не нашёл поблизости почтовых ящиков и попросил отправить свои письма случайных прохожих. Оба раза ему не отказали.
3 мая 1976 года, понедельник.
Встал в 9 часов. Вышел на платформу осмотреться. Совсем недалеко, в лёгкой дымке на двух холмах, раскинулся довольно большой город. Это Горький.
Нас потащили на сортировочную горку. Традиция!
На остановке Эдуард сбегал за кипятком, а я набрал сырой воды в канистры. Умылись и сели завтракать. Только покончили с этим делом, нас начали сортировать. От состава отсоединили только один вагон из середины. И стоило из-за этого нас мучить? Вообще-то спуск с горки – довольно неприятная процедура. Уж очень много резких толчков.
В 10 часов встали намертво уже готовым к старту составом. Я нашёл совсем рядом столовую, а мы неосмотрительно успели насытиться холодными консервами. Но зато мы, как настоящие заграничные аристократы, пили горячий шоколад (какао!).
Тронулись от Горького в 14 часов. Едем куда-то на север, то есть почти в обратную сторону. Проехали по мосту через Волгу. Места очень красивые. В 15 проехали мимо города Семёнов, а потом пошли деревни. Сели в кабину и смотрели на поля, леса, озёра и разлившиеся реки. Красотища! Погода стоит замечательная. Небо чистое, только в южной части его несколько небольших перистых облачков. На солнышке довольно тепло, но на ходу не позагораешь, потому что холодный ветер. В 16:15 опять встали. Красный семафор. Дорога к этому времени повернула чуть восточнее. Курс – северо-северо-восток. Куда же нас везут? В 17 часов проехали город деревенского типа Сухобезводное. Ну и названьице! Масло масленое.
Вечером на каком-то полустанке сбегал в столовую. Во-первых, попросил у поварихи опустить письма в почтовый ящик, во-вторых, принёс оттуда целый чайник горячего чая.
Вот будет интересно осенью, когда вернусь в Ленинград, по штампам на конвертах проследить наш путь.
Частенько, насидевшись в кабине машины, Андрей с Эдиком стояли на краю платформы, курили и думали каждый о своём.
Эдик думал о том, что в Ленинграде, в двух маленьких комнатках большой коммунальной квартиры живёт его жена с двумя его детьми, от которых он уже три года как сбежал. И так, казалось бы, благополучно сбежал… А может быть, не сбежал, а потерял? Потерял. А теперь вот и сам потерялся.