Во время одной из посиделок Андрей завёл разговор о предстоящей работе в лесу.

– Эдик, а ты который сезон едешь?

– Это лето четвёртое будет.

– А как просеки прорубают?

– Очень просто. Сначала таксатор забуссоливается… ну, направление задаёт. Насаживает буссоль[5] на вешку и смотрит в визир, а я ставлю две-три вешки так, чтобы они на одной линии были и строго по заданному градусу. Там ещё склонение надо учитывать…

– Про магнитное склонение я знаю. Оно тут везде восточное, но повсюду разное по величине и со временем изменяется, только я не знаю почему, – перебил лектора Андрей, блеснув эрудицией.

Эдик с удивлением посмотрел на ученика и продолжил:

– Ну вот… а потом идёшь так, чтобы вешки за спиной были на одной линии, и прорубаешь просеку шириной в метр, если квартальная, а если визирка, то полметра. Срубаешь только подрост и тонкие деревья. По краям просеки на деревьях делаешь по три затёски – две по бокам, вдоль просеки, а средняя должна смотреть внутрь. Прорубишь метров десять-двадцать, ставишь вешку, потом ещё – и снова вешку. Когда вешку втыкаешь, видишь только предыдущую, потому что все они на одной линии должны быть. Ровненькая просека получается.

– А вешка – это…

– Да кол простой по твоему росту, чтобы на уровне глаз верхний конец был. Лучше всего еловый или сосновый – они ровнее. Снизу затачиваешь или просто отрубаешь покруче наискосок, чтобы конец острый был и легче в землю втыкался, а верхний кончик ошкурить желательно, чтобы его издалека лучше видно было. В густом лесу с вешками проблем нет, а когда поляна большая попадётся или болотце, то вешки три-четыре с собой несёшь.

– А если просека в толстое дерево упрётся?

– Тогда снова забуссоливаться надо. Но одному трудно, и времени много отнимает. Поставишь вешку за деревом, на неё установишь буссоль. Ровненько установишь, горизонтально. Потом установишь визир по нужному градусу и примерно, наугад, поставишь метрах в пяти по ходу вешку. Потом посмотришь в визир и вешку переставишь, потом снова к буссоли идёшь. И так до тех пор, пока вторая вешка не окажется точнехонько в визире. А потом снова рубишь, поглядывая назад, и вешки ставишь.

– Столбы квартальные трудно делать?

– Как кому. Срубаешь дерево, – и Эдик показал руками диаметр сантиметров в двадцать пять, – потом отрубаешь от него столб в метр семьдесят, делаешь сверху четыре ската, окна с боков вырубаешь, чтобы номера кварталов подписывать… У меня сначала целый месяц коряво получались. Потом научился. Ты не волнуйся! Покажут, как делать, и потихоньку научишься. Ты топором-то работал когда-нибудь?

– Дрова колол.

– Дрова! – усмехнулся Эдик, а потом довольно миролюбиво спросил: – А чем ты раньше кроме дров занимался?

– Судосборщиком был. Корабли строил.

Андрей сказал про своё кораблестроение и с тоской вспомнил, каким он был маленьким и жалким на огромном стапеле, где росли на его глазах огромные корпуса кораблей, а его вклад в это действо было таким ничтожным, что… что и слов не подобрать. А теперь он едет в бескрайнюю тайгу, где будет ещё мельче и незаметней. Но потосковать всласть Эдик ему не дал.

– Масштабно. Престижно. Корабли строил! А с какого перепуга ты в экспедиции оказался?

– Родственник один… дальний… ездил на реку Зея.

– На Зею? Я там тоже был. Как родственника фамилия?

– Григорьев.

– Григорьев? – задумчиво переспросил Эдуард. – Нет, не слыхал. Наверное, в разных партиях были. Эх, там вертолётные участки были. Знаешь, что такое вертолётный участок? Это когда забросят партию на вертолёте в тайгу на весь сезон, а там дичь непуганая и рыба на пустой крючок клюёт. И денег больше домой привезёшь, поскольку тратить их там негде, а еда бесплатная повсюду плавает, ходит да летает. А мы с тобой едем колхозные леса устраивать. А колхоз – он и есть ко-л-хо-оз.