Она деловито поднялась со стула, посмотрела на Андрея своими серыми большими глазами и деликатно попросила:

– Подождите меня минуточку, пожалуйста. Мне срочно нужно в бухгалтерию зайти. Я вернусь, и мы с вами договорим.

– Угу, – уныло хмыкнул он.

И она ушла, – такая деловая, такая высокая и высокомерная, что Андрей на секунду испугался, а вдруг передумает и вернется с полдороги. Но она не вернулась, она покинула свой кабинет, и ее шаги постепенно смолкли в конце коридора. Где-то там скрипнула дверь и наступила желанная тишина. Воспользовавшись этим, Андрей стремительно соскочил со своего места, схватил со стола свою объемную рукопись, сунул ее в переполненную авоську поверх бутылки и, не надевая шапки, запинаясь за что-то в полумраке длинного редакторского коридора; боясь, что спутает в этой спешке двери, бросился на улицу. Если бы сейчас, не дай Бог, он столкнулся в коридоре с Ириной Матвеевной, он, вероятно, сшиб бы ее с ног, испугавшись до полусмерти одного ее вида.

Но Бог миловал его. Он благополучно выбрался на улицу. А там сразу же испытал такое желанное и такое приятное облегчение, что захотел утвердить его как следует. Зашел за угол какого-то кирпичного дома, достал из сетки злополучную бутылку красного и в несколько глотков осушил ее до дна. Апрельская улица после этого показалась ему восхитительной. На яркой весенней улице во всю каркали грачи, шуршали шинами машины, а с крыши редакции мерно капала талая вода. Капли долбили и без того ноздреватый весенний снег, и звук этих капель был похож на звон серебряного колокольчика. А небо было такое удивительно высокое, такое по-весеннему зеленоватое, что казалось уже совсем летним. И глядя на все это, Андрею с новой силой захотелось жить, снова захотелось любить и, как это ни странно, писать стихи.

Возвращаясь из районного центра на рейсовом автобусе домой, Андрей сидел у окна, смотрел вдаль и мечтал когда-нибудь встретиться со своей бывшей одноклассницей Верой, в которую был когда-то влюблен. Эти мысли зажгли в его душе огонек хрупкой надежды на светлое будущее, на понимание. Вера оценит его увлечение стихами, Вера поймет. Не даром в школе она была отличницей.

Вера приехала в Пентюхино из большого города отдохнуть, а ее одноклассник Андрей безвыездно жил тут, работал в школьной котельной кочегаром и мечтал о красивом будущем. Она несколько дней привыкала к сельской тишине и скуке, а он искал повод для будущей встречи с ней, наблюдал издалека, любовался ее фигурой. Она днем загорала на песчаной косе у речной излучины, ночью крепко спала, а по утрам бегала в тонком трико до Дуниной пасеки. Прибегала мокрая выше колен, слегка усталая, но довольная собой; с наслаждением умывалась холодной водой и выпивала стакан парного молока. Она не искала встреч с бывшими одноклассниками, которых в селе, по правде сказать, почти не осталось, не чувствовала в этом нужды. Он сам ее нашел.

Вот уже второй вечер они ходят мимо ржаного поля к туманному еловому лесу и много говорят. Она – кратко и сухо, он, тщательно подбирая слова и стараясь показаться умнее, чем есть на самом деле.

– Ты не представляешь, Вера, как я тут по настоящему общению соскучился, – начинает он. – Мне здесь душу высказать некому. Все кругом только о деле говорят. Никаких отвлеченных тем, никаких оригинальных мыслей… Ты не представляешь, Вера, как мне здесь скучно. О настоящем искусстве хочется поговорить, а не с кем… Все мои ровесники, как только из армии пришли, так сразу переженились кто на ком, детей нарожали и скотину завели. А сейчас вот дома строят из бревен.