…После летней практики в «Интуристе», которую мы проходили по окончании третьего курса, у меня появилось новое увлечение. Дело в том, что совершенно случайно, из-за отсутствия мест в англоязычных отделах, я попал в «Восток-2» – отдел, который ведал приемом туристов из стран Восточного Средиземноморья, в основном, арабов. Посему, вольно или невольно, пришлось резко въезжать в арабский язык. Мне это было легче, чем другим коллегам с первым английским, поскольку я уже имел весьма неплохое представление об иврите – двоюродном брате арабского, о чем, по понятным причинам, разумеется, умалчивал.

Ловя от нового языка полный кайф и памятуя о детской мечте – разгадать узоры арабской вязи, я, применил всё свое обаяние и договорился о прохождении ускоренного обучения на годовых интуристовских курсах. Таким образом, к штудированию Библии, вед, Дхамапады и буддийских сутр добавились Коран, хадисы, записи учения суффиев. В-общем, увлек меня тогда Восток, увлек. И, надо сказать, долго не отпускал…

Мою успеваемость и усердие на означенном «треке», видимо, заметили и оценили по своим видам. В один прекрасный день меня вдруг вызвали в институтский партком «для беседы». Там улыбающийся парторг как-то очень долго жал мою руку, заглядывал в глаза (злые языки утверждали, что он был тайным гомосеком), причмокивая языком, а затем «передал» двум вежливым товарищам в строгих серых тройках и вышел из кабинета.

Вежливые товарищи в тройках, прежде чем начать разговор, взяли с меня подписку о неразглашении. Оказалось, они прекрасно знакомы с моей небольшой тогда еще биографией, хорошо осведомлены о нюансах студенческой жизни и учебы, в курсе подробностей практики в «Интуристе», знают о моих увлечениях, а самое любопытное – о моем начальном владении ивритом, что я, повторю, абсолютно не афишировал. Читая на моем лице смущение и некоторый страх, к моему удивлению, ни в какую кутузку меня за изучение «сионистского языка» не поволокли, а наоборот, называя по имени и отчеству, похвалили:

– Очень хорошо, что у вас, Михаил Георгиевич, есть стремление и способности к языкам.

После чего сделали предложение в духе Дона Корлеоне. В смысле, от которого нельзя отказаться. Нет, не стучать на сокурсников, чего-чего, а стукачей, стучавших по разным линиям разным «кураторам», в колледже хватало. Предложение, «с учетом знания тамошних языков» касалось стажировки на Ближнем Востоке, а также вопроса о возможном «целевом распределении» по окончании вуза, «если сложатся обстоятельства».

…Что касается Светки, то она на какое-то время как-то выпала из моего поля зрения. Нет, мы, конечно, иной раз созванивались с ней по поводу каких-то текущих институтских моментов, а порой и виделись, когда в обед две смены – «переводчиков» и «педагогов» пересекались у киоска возле входа в старое здание института. И, также, как и в школьные годы, перебрасывались несколькими словами, заканчивающимися традиционными обещаниями «быть на созвоне».

И вот, в тот день подруга детства отыскала меня в «корпусе «Г» и увела в кафе для «разговора»…

В «Ярославне», заказав для разговора пол-литровый графин коньяку «под лимончик», Светка погнала с места и в карьер:

– Майкл, я выхожу замуж.

– ???

– Выхожу за Бориса, моего однокурсника, ты его не знаешь, honey[1], он ведь в «Г» не ходит, – усмехнулась девушка. – Хотя, может, и видел в библиотеке у Вальки своей рыжей, или в столовой. Он такой, э-э-э, немного ботанического вида в очках, как у Джона Леннона…

– Опаньки! – выпитый коньячный «полтинник» враз согнал с меня предыдущий пивной хмель. – Да, вроде, представляю его. А «ботаник» твой, извини, не иудейских ли кровей часом? Во всяком случае, внешность у него довольно характерная…