Поэтому на третьем курсе после традиционного для тогдашних ин’язовцев празднования «медиума» – гулянки по поводу прохождения половины срока институтского обучения, то бишь двух с половиной лет – я не то, чтобы взялся за ум, нет, но весьма кардинально пересмотрел тактику поведения и обучения. Решил, как призывает восточная философия, которой я тогда здорово увлекся, идти «серединным путем».

Во-первых, чтобы банально не поперли из колледжа, с серьезными загулами, к радости родителей, резко охланил. (Разве что пивком мог изредка размяться, но исключительно для поддержания формы). Да и скучновато стало общаться в чисто питейных компашках после прочтения Библии и Алмазной сутры. Ведь, если ты не законченный дебил, то, прочитав их, уже просто не сможешь жить ради получения удовольствий, поглощения еды и питья да реализации инстинкта размножения. А обязательно будешь задаваться вопросами о добре и зле, о любви и ненависти, о свободе и счастье, о жизни и смерти… Впрочем, дебилы Танах и Ваджраччхедику праджняпарамиту не читают.

Во-вторых, прислушавшись к советам старших товарищей, и по собственному разумению, я пришел к выводу, что нельзя объять необъятное: отличником быть всё равно не получится, да и кому он нужен, красный диплом-то? Как говорится в старой студенческой присказке: лучше иметь синий диплом и красную (то бишь румяную) физиономию, чем красный диплом и синюю физиономию. Поэтому на все предметы налегать не стал, а принялся учить только те, которые, как думалось, могли пригодиться для дальнейшей карьеры. (Распределяться я твердо решил «по войне», то бишь по военной кафедре). На остальное же откровенно забил. То есть вникал лишь для вытягивания зачета или экзамена на «троечку».

Так что всякие практики, лексикологии, сопоставительные грамматики с морфологиями и синтаксисом и прочее «языковое дерьмо» первого и второго языков «пошли лесом», равно как всякие истматы, диаматы, «научные» атеизмы и другие отвлеченные и далекие от жизни предметы…

Зато по тактике, военному переводу, истории войн, уставам армий потенциального противника, газетной и политической лексике, страноведению, истории, литературе и географии, экономике и культуре стран изучаемого языка, их госполитстрою и избирательной системе, а также по другим дисциплинам, скрывавшихся под будоражащим воображение названием – «спецпредметы», оценки у меня были только отличные. (Любопытно, что в дипломном вкладыше у меня потом и оказались или «пятерки», или с трудом натянутые «трешки». «Четверок», кроме физкультуры, вроде, и не было).

Мн-да… Что и говорить, умели тогда готовить спецов, умели. Много еще чего интересного и потенциально полезного для будущих военных переводчиков, переводчиков-референтов, сотрудников различных госструктур, связанных с «международкой», да журналистов-международников мы изучали. За годы обучения и т. н. «языковых стажировок» (за редким исключением, правда, не в Америках и Европах, а в войсках – в Африках да Азиях), всё это, конечно, не могло не осесть в мозгах, как их ни запудривали вдобавок к перечисленному научным коммунизмом, историей КПСС да марксистско-ленинской философией…

Разбуди меня ночью и через десяток лет после окончания института, я бы без труда изобразил акцент восточного побережья, доложил о действиях роты Армии США в наступлении и обороне и даже объяснил бы особенности процедуры вынесения импичмента американскому президенту. Причем, заметьте, никаким американистом я не стал, более того – ни дня не работал на данном направлении, так что сии приобретенные знания и навыки мне, увы, не пригодились. Но вернемся к хронологии и повествованию…