«Она осторожна, – в то же время подумал барон. – Положительно ее следует опасаться куда более, чем этого наивного старика… Она довольно сильна, сильна и очень способна. Надо, кажется, прибегнуть к содействию обычных органических сил, чтоб отвлечь ее от духовных стремлений».

– Ну, а теперь что вы хотите воспроизвести? – заговорил он через несколько минут тихо, осторожным шепотом, будто боясь спугнуть мысли девушки или заглушить мелодию нежного andante [4], к которому перешла она после бурных аккордов. – Затишье после пожара и грозы… Светлеющий горизонт и, на его ярком фоне, силуэт приближающегося любимого создания?

Майя опустила руки и стремительно встала. Она только что думала о Кассинии, о его возвращении к ней.

– Нет! – шутливым тоном, но заметно побледнев, вскричала она. – С вами опасно предаваться мечтам! Лучше пойду пройдусь по саду. Посмотрю на восход луны, пока вы не позовете меня в нашу обсерваторию.

И она хотела было исполнить свое намерение, но профессор ему положительно воспротивился:

– Куда идти на ночь глядя? Не лучше ли всем нам сейчас же подняться в башню? Что ж, что луна не встала; до ее восхода можно посмотреть на звезды: они еще ярче, пока нет луны.

Майя очень любила наблюдения над светилами небесными; ей часто случалось долгие часы проводить у отцовского телескопа. Теперь же ее чрезвычайно интересовал увеличительный аппарат, о котором профессор рассказывал такие чудеса. Она поглядела в окно на ясные сумерки, на небо, в глубине которого уже мигали первые звезды, и вдруг, загоревшись желанием посмотреть на них ближе, вскричала:

– Ну что ж, пойдемте! Пойдемте наблюдать за тем, как люди живут на Марсе и Венере.

И она, весело оглянувшись на гостя и отца, чуть не бегом побежала вперед, в кабинет профессора и его лабораторию, откуда винтовая лестница вела на вышку, в стеклянный павильон, именуемый обсерваторией. Майя не думала о странном явлении, с нею происходившем; оно бы ее поразило, будь ей дано его заметить. Куда девалась прежняя антипатия к барону? Девушка и думать о ней перестала! Ей стало так легко, так весело, как с детства не бывало. Знай Майя опьяняющее действие наркотических средств, она могла бы подумать, что ее чем-нибудь опоили, – так горячо струилась в ней кровь, так быстро билось и временами сладко замирало сердце.

Они взошли на вышку. Барон добродушно посмеялся над тем, что барышня забыла их годы, судя по своим, и указал на профессора, немного запыхавшегося и отставшего от них на лестнице с лампой в руках.

– Кажется, не стоило заботиться об освещении, – смеясь, заметил Ринарди, ставя лампу на стол. – Здесь так светло!

В самом деле, хотя уже опустились сумерки и восток освещался заревом восходящей луны, но все же в стеклянной вышке было необыкновенно светло, словно она сама сияла внутренним светом.

– Чудо что за ночь! – вскричала Майя. – Откуда этот ясный свет?

– Вероятно, ваше присутствие разливает его, – любезно отозвался де Велиар. – Больше нечем объяснить. Ринарди, потушите же вашу смрадную лампу. Она ничто, когда блеск глаз m-lle Marie до того ярок, что я, право, боюсь, как бы пред ним не померкли светила небесные.

Милой шутке рассмеялись. Барон принялся устраивать свой аппарат рядом с довольно большим телескопом профессора. Отец и дочь следили за движениями гостя и рассматривали крошечный серебряный ящичек-увеличитель с величайшим интересом. Де Велиар установил прибор и вынул из него соединительную проволоку, укрепленную одним концом внутри ящичка. Но прежде чем подвести ее к линзам телескопа, предложил Майе испытать странное, но чрезвычайно приятное, как он уверял, действие токов, взяв провод в руку…