Борис достал из кармана визитку и протянул мне. На визитке было написано «Канадская береговая охрана». На русском и английском языках. И стояла фамилия Шепетинского и инициалы. В должности числилось «куратор». Я ничего не понял.

– А кого вы куратор, Борис Абрамович? – попытался разгадать я букву «А» в инициалах Бориса.

– Анатольевич, Борис Анатольевич, – поправил Борис. Кажется, он ожидал, что теперь поправлюсь я.

– Так куратор вы кого, Борис Анатольевич? – поддался я.

– Ваш. Я ваш куратор, Саша. Теперь уже – до конца ваших дней.

Почему-то мне стало не очень уютно. Во-первых, Борис был старше меня лет на пять. А во-вторых, сама перспектива конца моих дней в компании куратора Бориса мне не была мила.

Шепетинский дал мне переварить сказанное и продолжил:

– Так вот, как я указывал вам раньше, Стецкий. Дело совершенно не в деньгах. Сто тысяч или десять тысяч – нам это практически не важно. Но. Дело в том, что, когда закончатся эти сто тысяч… А они, поверьте, Стецкий, закончатся очень быстро. С деньгами, которые не заработаны, происходит так почти всегда. Так вот, когда эти сто тысяч закончатся, вы снова придёте к нам. И будете пытаться нас шантажировать. Вас тогда придётся или убить, или куда-то спрятать или лишить возможности мыслить. А мы ведь не преступники, Александр Николаевич. Мы чтим уголовный, а временами даже и административный кодекс. Мы живем в ладах с законом, понимаете?

Я понимал.

– Подумайте ещё раз, Саша. Вот десять тысяч, и больше за концепцию о Маяках мы вам не предложим. И никто не предложит. Вы должны это осознавать. Десять тысяч – и всё, – Борис опять сделал паузу. – Берёте?

Блефует. Для кого тогда остальные пачки

– Пятьдесят тысяч, – как можно более спокойно сказал я. Я вспоминал внутренности чемоданчика Шепетинского и снова и снова пересчитывал пачки. Пачек получалось никак не меньше пяти.

– То есть десять тысяч вы не берёте и подписывать ничего не будете?

– Именно так.

Борис пожал плечами, открыл свой чемоданчик, и камера заработала в режиме обратного просмотра – сначала исчезли договора, потом ручка, а затем и такая красивая пачка с купюрами.

– Всего тогда хорошего, Александр Николаевич. Моя визитка у вас есть. Захотите продолжить диалог – звоните. Только учтите, каждую неделю из ваших десяти тысяч будет отниматься по пятьсот долларов.

Какой, однако, козёл. Хороший переговорщик, но козёл. Нет, так просто он не уйдёт. В дверях, он сломается в дверях. Откроет свой саквояж и вывалит все пятьдесят. А не жалких десять. Главное – не дрогнуть первому.

– А вы не боитесь, что после вашего визита я стану продвигать свою книгу везде, где только могу, Борис? – спросил я.

– За что вы будете её продвигать, Олександр? – Борис назвал меня через «о». От этого веяло неуважением.

– Я найду, – ответил я. – Нашел же, за что издать.

– Бросьте, Стецкий. Ваш проект на канале ТВ3 закрыт на два месяца с неизвестной перспективой. Ваши статьи в журналы теперь берут всего по два доллара за тысячу знаков. И это даже не оттого, что вы плохи. В стране сейчас просто нет денег. Даже интервью, за которые вы раньше получали двадцатку, теперь считают по восемь баксов.

Шепетинский наклонился ко мне и сказал:

– Что вы валяете дурака, Саша? Подпишите документы, возьмите десять тысяч и будьте счастливы. Хотя бы ненадолго.

Осведомлённость Шепетинского о моих гонорарах меня очень удивила. Но я решил на это не отвлекаться.

– Я могу раздать те четыреста экземпляров, что у меня есть сейчас! – в запале сказал я.

Борис, взяв чемоданчик за ручку, поднялся.

– Вот видите, Стецкий. Вы уже прямо сейчас начинаете шантажировать меня. Нехорошо. Некрасиво, Александр Николаевич. Конечно, раздавайте ваши четыреста экземпляров, кто же лучше вас раздаст?