– Ну допускаю… Что нечто такое есть.

– То есть Бог.

– Пусть будет Бог.

– А чего же вы его не боитесь, Саша?

– В каком смысле? – не понял я. Я действительно не понял.

Человечек взял со стола пачку сигарет, сунул сигарету себе в рот:

– Бога вы не боитесь, Александр Николаевич, вот в каком смысле. Вы сколько книжечек-то своих продали?

Шепетинский занялся прикуриванием сигареты.

– Все мои, что продал, – меня стал злить этот разговор. Борис затянулся и выдохнул, получилась пауза.

– Саша, не валяйте дурака. Кстати, позвольте вопрос.

– Позволяю, – я почувствовал, что торговаться придётся жестко.

– Саша, прошу прощения. Скажите, а отчего вы так одеваетесь? Ждали, в общем-то, достаточно уважаемого человека в гости, может быть, даже из-за границы. А выглядите, мягко говоря…

На мне была выцветшая майка с растянутым горлом, старые, совершенно не модные джинсы и разные носки. По сравнению с элегантным Шепетинским я выглядел действительно, как минимум, странно. Не совсем для приёма гостей.

– Чтобы быть не похожим на вас, – сказал я зло. Я действительно не кривил душой. К своим тряпкам я относился с подчёркнутой небрежностью, с неким вызовом окружающему миру.

– На кого это, позвольте узнать, на «нас»? – не понял Борис.

О. Мы хотим поговорить про это? Что же. Извольте.

– На тех, кто за Givenchy и Francesco Smalto продали зачем-то всё. Свой талант, свои способности, умение любить и делать прекрасное, – я с интересом посмотрел, как вытягивается лицо Бориса и безжалостно продолжил. – Творить, самое главное. Вот, что вы продали за деньги – способность творить!

– Скажите пожалуйста, – Шепетинский откинулся на спинку стула. – Сколько всего вы обо мне знаете. За неполных, – Борис взглянул на часы, – сорок пять минут.

– Ничего сложного, Шепетинский. Таких, как вы, я определяю даже быстрее. Вы, наверное, забыли, что я какой-никакой, а писатель. Хотите, я даже немножко о вас расскажу?

– Расскажите, – у Бориса, очевидно, было время на такие разговоры.

– Вы… Вы какой-то функционер в конторе, явно вам не принадлежащей. У вас высокий оклад, но ничем, кроме перекладывания бумаг из одной корзины в другую, ничем, кроме сложения и отнимания на калькуляторе, ничем, кроме распоряжений, которые мог бы запросто давать любой сообразительный выпускник школы, вы не заняты. Правильно?

– Ладно, – ответил Борис. – Оставим этот разговор.

Видимо, он хотел услышать что-то другое. Шепетинский посмотрел на часы.

– Вернёмся лучше к основной теме моего визита, Саша, – сказал он. – Стецкий. Мне кажется, десять тысяч долларов – это очень хорошие деньги за вашу книгу.

– Так и берите книгу, Борис, – сказал я. – Вы ж хотите вообще все. Вы же хотите, чтобы я забыл о том, о чем размышлял в течении десяти лет своей жизни. Поэтому и прайс другой. Мне вообще кажется, что я дешевлю

Представитель библиотеки молча смотрел на меня.

Тут у меня мелькнула, как мне показалось, очень дельная мысль. Я заговорщицки посмотрел на Шепетинского.

– Борис, давайте так. Пишем в договоре сто тысяч, на руки вы мне даете семьдесят пять. Двадцать пять ваши. Идет?

На лице Шепетинского появилась грусть.

– Ну хорошо, – понял я его взгляд. – Ваши пятьдесят, и мои пятьдесят, в договоре пишем сто. Ну?

Борис покачал головой.

– Александр Николаевич, вы никак не можете понять, что дело здесь вовсе не в деньгах. Сто или десять тысяч – нам не важно.

– Кому это «вам»? – спросил я.

– Организации, – ответил Шепетинский. – Вы угадали. Я действительно представляю мощную, могущественную и обладающую весьма существенными денежными ресурсами организацию.

– А называется, как, не слышу?