– Ты сам-то понимаешь, что говоришь? – вступил Драгин, – Ты бы уже определился, голос, не голос, то излучение, теперь волна. Молчал, молчал, и вдруг заговорил. Лаперуза, вон, слушает, аж рот раскрыл.

– Чего теперь молчать, раз вы сами всё слышали?

– А что мы слышали? Лично я – ничего. У меня, похоже, слух плохой. Тут, говорят, чуть ли не шахты взрывают, а я – не слышу. Ни волн, ни голосов. Ничего.

– Это же не все слышат. Я вообще не ожидал, что кто-то, кроме меня…

– Это почему же? Ты что, какой-то особенный?

– Я так думал, – неуверенно ответил Артём. – Я же, когда это началось, мёртвый был. В смысле, я умер как раз в тот момент, как эта штука с неба упала. Я думал, поэтому я её и слышу, и не ожидал, что кто-то ещё…

– Заткните ему рот, – театрально застонал Драгин.

– Нет уж, пусть теперь говорит, – возразил Вася. – Очень любопытно.

– А что говорить? Я уже всё сказал. Когда этот метеорит упал, я был на том свете. А потом меня на этот вернули. Но пока я был там, я видел не врата райские и всяких апостолов, а этот лес, и эту реку. Как бы сверху, как птицы видят, только более схематично. Мне потом пришлось тонну карт пересмотреть, пока я это место нашел.

– А почему ты умер? – спросил я.

– Дурак потому что.

– В смысле, из-за чего?

– Считай, что-то вроде самоубийства.

– Действительно, дурак, – согласился Вася, – А сюда зачем поехал?

– Разобраться хочу. Что это, почему я видел то, что видел, и слышу то, что слышу. Пока не поздно.

– И как ты собираешься разбираться?

– Найду этот метеорит.

– Как ты его найдёшь?! Военные не нашли, ученые не нашли, а ты такой раз – и найдешь?

– Ни военные, ни ученые не видели того, что видел я. И не слышали того, что слышал я. И вообще, Драгин, это моя проблема. Твоя забота – катамараны, – спокойно ответил Артём, и развернулся, чтобы уходить.

– Стоять! – рявкнул Драгин. – Куда?

– Спать.

– Туда, – Драгин указал на свою палатку. – Чтоб я тебя видел. Сегодня все вместе спим.

Артём только плечами повёл.

И вдруг до меня дошло:

– Артём, ты что же, всё время его слышал?! Не только сейчас? Не только здесь, но и там, у себя дома, тоже?

– Ну, конечно. Я же говорю, у меня это по-другому, – Артём смущенно улыбнулся и покачал головой. – Напугал я вас, да?

Мне показалось, что он сейчас рассмеётся и скажет, что разыграл нас, объяснит, что это было и объяснение наверняка окажется простым и разумным. И тогда я, наверное, врежу ему по лицу. Но он не сказал.

Эту ночь мы спали в одной палатке, в тесноте. Артём и Драгин, лежащие по краям, быстро уснули, а мы с Васей ещё долго прислушивались к темноте. Ночью никаких волн не было, а может и была одна, совсем слабая, уже под утро; я опять проснулся от чувства страха, но то ли оно уже было мне знакомо, то ли я слишком измотался накануне, что я быстро успокоился и заснул снова.

Проснулись мы почти одновременно. Произошедшие накануне события в свете наступившего утра утратили реальность, и я испытывал неловкость за свой вчерашний испуг. Да что там неловкость – то был стыд, усиленный пониманием, что отныне Драгин не будет упускать повода припомнить мне моё немужское поведение.

В палатке было тесно и жарко, Драгин завозился, одеваясь, и растолкал Васю, Вася, по цепочке, меня, я Артёма.

Небо оставалось затянутым облаками, но воздух потеплел, будто вернулся сентябрь.

– Я за ночь весь взмок, – пожаловался Драгин, устраивая котелки с водой над костром.

– Я тоже, – поддержал я.

– Предлагаю освежиться перед завтраком, – сказал Вася. – Пожалуй, я полезу в реку. Взбодрюсь. Драгин, где наши полотенца?

– В моём рюкзаке, на самом дне. Сиди! Сам достану, – он жестом остановил уже направившегося к палатке Васю, и решительно погрузился туда сам. Прошло немало времени прежде чем он выбрался оттуда с довольной миной и свертком полотенец в руках.