И Драгин почему-то послушался. Выругался себе под нос, достал из-под плаща смятую сигаретную пачку, закурил, взялся за весло:

– Греби, Лаперуза.

Мы с трудом развернули катамаран, вывели его на средину реки и попытались развить хоть какую-то скорость. Артём тем временем поднялся, сел, и тоже потянулся за веслом, но Вася строго сказал:

– Даже не думай.

Теперь мы двигались медленно, хорошо, хоть дождь прекратился на время. Возможности выбраться на берег по-прежнему не представлялось. Прошло полчаса, потом час, а потом начало темнеть. Артём все-таки взялся за весло, только нам это не сильно помогло, и на берег мы выбирались уже в полной темноте. Меня трясло от холода и усталости, и я думаю, что не только меня. Мы с Васей, путаясь в верёвках, натягивали тент, Драгин в одиночку пошёл за дровами, Артём собирал палатки. Все молчали, говорить не хотелось. Все вокруг было сырым, костёр разожгли с трудом, и он едва горел; нам долго не удавалось вскипятить воду.

Переодевшись, наконец, в сухое, я почувствовал себя почти счастливым. После ужина ощущение счастья и вовсе приблизилось к абсолютному. Костёр разгорелся, стал давать достаточное количество тепла и света, мы расселись вокруг, наслаждаясь жаром. Теперь все трудности минувшего дня казалось совсем далекими, а действительность – вот она, в потрескивании костра, сытом пузе, горячем чае и уютном спальнике, который ждёт в палатке. Мне только не давала покоя мысль о спирте и том терапевтическом эффекте, что он на меня оказывал. Драгин прочитал мои мысли, то ли они у нас совпадали, принёс бутылку.

– Ну что, разбавляю?

И тут накатило. Самое жуткое, что именно в этот момент мы ничего подобного не ожидали. Мы просто собирались отметить окончание трудного дня, маленькую победу. Мы были расслаблены и почти счастливы, и не заметили, как это подкралось. Для меня время вдруг остановилось, а вселенная сжалась в одну маленькую точку, расположенную где-то у меня в горле. Я перестал видеть и слышать. Я перестал дышать. Я вообще перестал существовать на короткий миг – и время остановилось именно в этот миг. Меня не было. Никогда. И никогда не будет. Это безнадежно и навсегда. Я не умер – я просто никогда не рождался. Я существовал вне времени, и в этом пространстве, кроме меня, был только страх, стиснувший меня, выворачивая нутро: страх и одиночество, длинной в бесконечность…

Я не знаю, сколько времени это продолжалось.

Это кончилось так же неожиданно, как и началось.

Я обнаружил себя лежащим на земле, обхватившим руками свои колени, по лицу текли слезы. Я лежал, и рыдал, как младенец – не по какой-то конкретной причине, а просто потому, что я живой. Драгин настойчиво тряс меня за плечо. Я, с трудом возвращаясь к реальности, сел, вытер лицо рукавом.

– Ты чего?!

– Не знаю. Что это было?

– Понятия не имею.

– Андрюх, – испуганно позвал Вася, и Драгин, забыв обо мне, бросился к нему.

– Чего такое? Ты что?

– Что это сейчас было?!

– Да что было-то, Вась?!

– Ты что, не почувствовал? Как будто взорвалось где-то! Вроде, рядом… Прямо как волна прошла! И гул такой!.. Ты что, не слышал? Саша, а ты? Ты слышал?

– Я сейчас как будто до пустоты дотронулся, – ответил я, испугавшись собственного осипшего голоса. По спине и в волосах так и бегали электрические мурашки.

– Так, – рявкнул первым взявший себя в руки Драгин, – всем успокоиться! Где Артём?

Он обнаружился тут же, рядом. Сидел, и глядел на меня во все глаза. Вид у него был потрясённый.

– Артём, что это? – спросил я, почему-то уверенный, что он знает ответ.

Артём молча переводил взгляд с меня на Васю.