А меня охватил панический ужас! Когда я зашла в родовое отделение, меня уже слегка потряхивало. А тут еще врач читает мою карту, в которой отсутствует отметка окулиста (а по мне и без врача видно, что проблемы со зрением нешуточные). Начинает меня ругать, а я рассказываю, как в прошлую беременность окулист кричала на меня, что я безответственная мать, если с такими проблемами еще и иду рожать, поэтому в этот раз визит к ней я проигнорировала. В конце концов доктор с моих слов записал мой глазной диагноз и отвел меня в палату.

Через время пришел другой дежурный врач и тоже начал меня ругать за попустительское отношение к своему здоровью. А я смотрю – доктор-то знакомый! Год назад по его приглашению я приходила в роддом для беседы с отказницей. Я возьми и брякни: «А мы с вами встречались, помните?» Он так смешно напрягся и даже, кажется, слегка испугался, пытаясь меня вспомнить. До меня дошла двусмысленность фразы и я, прыснув, напомнила ему про отказницу. Вздох облегчения! После этого он стал намного мягче и даже заботливее. А потом и вовсе сказал, что роды будет принимать сам.

Правда, то ли он переволновался, то ли перестраховался, но так сильно надавил на живот, что малыш буквально вылетел наружу. Сначала я услышала испуганный возглас акушерки: «Уф, поймала!», после его вопрос: «Ты меня видишь?» и только потом радостное: «Мальчик! Час-ноль-пять!»

Без лишних вопросов мне положили сына на грудь, и он мертвой хваткой вцепился в сосок. И вот если бы я сама своими глазами не видела его в тот момент, то вполне могла бы предположить, что мне подсунули чужого младенца. Все девчонки у меня рождались изящными крошками с длинными смоляными локонами, а сейчас у меня на животе возлегал натуральный блондин богатырского телосложения.

Было так жалко с ним расставаться, но мне обещали его принести еще раз после окончания всех необходимых процедур. Удивительно, но меня совершенно не трясло. Может все дело было в раннем прикладывании?

Не помню, как перелегла обратно на кровать в родовой, но помню минуты неописуемого блаженства, когда мне принесли маленький сверточек и сынок снова цепко взял грудь. Через полчаса медсестра пришла его забрать, а я чуть не со слезами стала умолять его оставить, словно у меня забирали его навсегда.

Наутро пришла неонатолог. Осматривает сына и вдруг говорит:

– А я думала, вы тогда пошутили.

– Не поняла, – отвечаю.

– Ну когда вы дочку рожали, я спросила, придете ли за сыном, и вы мне сказали, что непременно.

– Вы меня, наверное, с кем-то путаете, я очень давно рожала.

– Да, давненько. А лежали вы в этой же палате, только вот на той кровати у окна.

И в эту же минуту я вспоминаю, что да, действительно лежала в этой же палате у окна, и действительно на родовом столе бодро обещала прийти за сыном. Но как?! Ка это можно было запомнить?! Я даже лица врача не помню, при том, что она у меня единственная, а таких как я за эти годы у нее была не одна сотня.

На мои охи и ахи врач только улыбнулась и пожала плечами:

– Просто помню и все. И рада, что вы сдержали обещание.

Выписали нас домой вовремя, но с проблемой – кефалогематомой, которая возникла из-за стремительных родов. Из-за нее сын практически не спал ни днем не ночью. Я только спустя годы узнала, что малышей с такой проблемой нельзя укачивать. Но что я делала, когда сын начинал плакать? Разумеется, качала, из-за чего малыш «расходился» еще больше, а я никак не могла понять причину его надрывного крика.

К тому же первые полтора месяца его жизни совпали с нашим очередным переездом. Осенью дети должны были пойти уже в новую школу и мне надо было успеть собрать все вещи к сроку. Как я тогда не тронулась умом, упаковывая бесчисленные коробки на фоне бессонных ночей, – не понимаю. Кричал сын, кричала я, кричали дети. Вообще, кажется, что в то время кричали все вокруг.