Ардан застыл на полу слове. Не потому, что не смог договорить слов, которым его научила Атта’Нха; научила что говорить и научила как говорить. Ард просто не успел.

– Ублюдок!

Раздался выстрел.

– Бам!

Спящие Духи… демон вовсе не собиралась сражаться с ним так, как волчица наставляла. Ведь он пришел к ней не один. С ним был Милар.

Капитан Второй Канцелярии, бывший военный следователь, дознаватель Первого ранга. А еще – просто человек. Человек, у которого боли скопилось столько, что демон буквально заявилась на пир.

Человек, который стрелял прямо в него – в Ардана.

Милар смотрел на спустившуюся к ним женщину. В белоснежных одеяниях она ступала легко и плавно. Словно лебедь плыла по ступеням, аккуратно ставя свои изящные, босые ножки. Будто видение, словно ожившая сказка; старый, забытый рассказ.

Её волосы, цвета ночи, струились за спиной девы, словно плыли по поверхности невидимого пруда, залитого лунным светом. Почему лунным? Потому что именно тот и отражался в её светлых глазах.

Глазах, наполненных памятью. Памятью о том, как ты робко, внутренне храбрясь, но все еще робко, впервые тянешься губами к той, кого мнишь своей вечной, истинной любовью.

Она пахла снами о ночах, проведенных вдали и тайне ото всех. Её голос звучал сродни пению, а белоснежная кожа искрилась жаркими поцелуями. И каждое её слово звенело так же, как колокольчик в уютной, небольшой лавке, где всегда пахнет корицей и терпким чаем.

– Как много ты пережил, солдат, – шептала она и в её голосе звучали голоса всех, кого Милар оставил позади.

Своих первых друзей, о которых старался не вспоминать, чтобы лишний раз не думать о бутылке. Свою первую любовь, о которой уже позабыл, погребя юношеский пыл под грузом ответственности взрослой жизни. Своих сослуживцев и соратников, что не дожили, отправившись рассказывать о своих подвигах Вечным Ангелам.

– Столько боли, столько несчастья, – она говорила, а все, что слышал Милар – голос Алисы. – Как ты плакал и кричал, когда твой отец избивал твою мать, солдат.

– Хватит…

Милар услышал плач и крики своей матери. И хлесткие, звонкие удары отцовского ремня. Тот бил сильно. И метко. Целился бляшкой. Всегда бляшкой. Тяжелой, железной, с гравировкой герба Империи.

– Он не любил ни её, ни тебя, ни твоих братьев и сестер, солдат. И ты это знал… скажи мне, знал же?

– Замолчи…

Милар мотал головой.

Выстрел. Раздался выстрел. Это он стрелял. Из отцовского револьвера. В спину ублюдку.

Бам-бам.

Бам-бам.

Пуля за пулей. Щелчок за щелчком.

В спину. Не в лицо.

Потому что боялся.

Потому что…

– Это не моя история, ведьма, – процедил сквозь зубы Милар. – Мой отец любил нас. Он был офицером кавалерии. Погиб, сражаясь за родину. Хватит… не моя история.

– Но ты её видел, – шептала дева. – Видел и ничего не сделал.

Да… Милар видел. Видел, как каждый день, в соседнем доме гас свет. И знал, что каждый вечер, пьяница, вернувшись обратно, бил своих жену и дочерей. Хлестко и метко. Гербом империи.

Милар боялся что-либо сделать. Не находил в себе силы. Его отец к этому моменту уже давно погиб. Остался лишь он, старший сын, мать и братья с сестрами.

Милар ничего не мог поделать… ничего…

– Нет, не так ведьма, – снова возразил капитан. – Все не так.

И снова видение сменилось.

Вот он, четырнадцатилетний юноша, ворвался в дом. Громадный, под метр восемьдесят, толстый, но все еще мускулистый пьяница вновь занимался своим любимым делом. Брызгая слюной, с маслянистым взглядом пьяных глаз удар за ударом, бил поясом с бляшкой по уже не дергающейся женщине. По её лбу текла кровь, заливая пол и доски.