– Погодите, мне надо дух перевести – голова кружится, – устало прошептал Давид и уперся руками о тонкий ствол кустарника.

– У меня есть вода в сумке, выпей таблетки свои, – Катька полезла в свою бежевую наплечную сумку.

Давид достал из кармана балахона блистеры с таблетками и отколупал по одной с каждого.

– Теплый лимонад, мой любимый.

– Ну простите, сэр. Сейчас вылезем отсюда и пойдем ко мне домой сразу. Если что, у меня переночуешь. Или ты решил в общагу возвращаться?

– Я…

– Пойдешь ко мне короче. Не хватало еще, чтобы ты шарахнулся где-то на пол пути, – ответила за него Катька.

– Согласна. Тем более это мы виноваты в том, что с тобой произошло, и до сих пор происходит, – Таня пригляделась к лицу Давида, которое даже сквозь сумрак стало бледным, как снег, – тебе не хорошо?

Давид резко отвернулся в сторону и его стошнило. Все люди блюют с разными звуками: хлюпают, кряхтят, квакают, ревут голосом голодного до секса быка на пастбище, Давид же делал это, как будто спаривается кролик – тихо и с присвистом.

– Бедный, – Катька положила ему руку на спину.

– Простите пожалуйста, оно так резко и неожиданно накатило, – Давид повернулся обратно, вытирая рукавом лицо.

– Ничего страшного, зайчик, мы все понимаем, – прошептала, Катька, поглаживая его на спине.

Зайчик!?

Катька была в каком-то умиротворённом ступоре и не сводила глаз с парня. Давид смутился и делал вид, что не услышал, что она сказала. Стал старательно отряхивать свою кофту.

После недолгой паузы, Таня тихим голосом сказала:

– Ну ладно, голубки, нам вроде бы идти пора – потом будете обжиматься, – и стала пробираться сквозь сирень, которую от тротуара отделял невысокий железный заборчик чуть выше колена.

– Да, потом. Скажу маме, что ты друг, который опоздал на автобус. Она у меня добрая и даже будет рада, что я привела домой мальчика, – пригнувшись, она пошла следом за подругой, – Пошли давай.

Потупив взгляд, Давид как будто видел сквозь Катькин затылок ее улыбку во все лицо. Улыбнулся сам и пошел за ней. Голова, кажется, уже не так сильно болела.

В закоулках куста сирени было так темно, что приходилось на ощупь искать место, куда ступить. Давид продолжал улыбаться, и даже забыл обо всем на свете – что его сегодня сюда привело и как он тут оказался. Он был почти счастлив, когда раздался истошный крик Тани, вернувший его в прохладную реальность:

– Бегите, они здесь!

Затем послышался шелест кустов и треск ломающихся веток, – будто поднялся ураган. Свет фонарей слабо проникал сквозь кусты, поэтому было почти ничего не видно. Громкие крики и ругань нарушили шепчущий мир тихой сирени. Кто-то на полной скорости врезался в Давида, и он упал. Это была Катька, она оказалась сверху и лихорадочно повторяла ему в лицо, – «Черт, черт, черт». Вдруг она каким-то неестественным образом поднялась на ноги, как это делают вампиры, просыпаясь ото сна в своих гробах, только не лицом, а спиной вперед. Кто-то здоровый поднял ее на ноги, держа одной рукой за одежду на спине. Ей сдавила горло натянутая кофта и она что-то болезненно просипела.

У Давида звенело в ушах, а голова вновь раскалывалась от боли. Он понимал, что не сможет подняться без чьей-то помощи, какое-то время. Катьку обняла за шею чья-то массивная рука и потянула за собой в ту сторону, куда еще недавно уходила Таня. Голосов было не разобрать, он как будто оглох. Затем другая рука потянулась к нему, схватила за шиворот и потянула на себя. На руке красовались татуировки нацистского толка. Давид, еще не видя лица, сразу понял кто это, – Череп, самый жестокий из команды нацистов. Как только Давид оказался в позиции стоя, из темноты вылетело лицо бугая и саданула лбом ему в нос. Жгучая боль в носу была бледной пародией на то, что происходило в этот момент в черепной коробке. Слезы мгновенно лишили Давида зрения. Череп перехватил свою железную хватку на капюшон и оказавшись сзади, толчком дал понять, чтобы тот двинулся к выходу из кустов. Где они с Таней и Катькой только что пытались совершить последний рывок к спасению.