– Пусть отец Адольф служит Господу и своей пастве беззаветно и преданно, – заговорил инквизитор. – Знайте: инквизиция не позволит ереси проникнуть в умы честных и праведных христиан. Но мы не беспощадны. Как и Господь, мы прощаем тех, кто покается в своих грехах и отринет ложное учение. Если кто-то хочет сознаться в том, что сам сошёл с пути истинной веры, или знает кого-то, кто принял еретическое учение, пусть этот человек в следующие десять дней спросит в церкви отца Фому. Тех же, кто решит скрыть, что им известно, постигнет судьба отца Иеремии.
После этих слов в церкви впервые за всю службу воцарилась полная тишина.
Прихожане расходились, а Адальберт всё стоял на коленях перед распятием. Режущее чувство тревоги терзало душу. Совершалось нечто страшное, нечто грязное, неугодное Господу – Адальберт это чувствовал. Граф сложил руки в молитве и закрыл глаза. Он мог лишь молиться, потому что понять, что именно происходит в Окфене, был пока не в силах.
Когда граф снова открыл глаза, он увидел рядом с собой знакомого священника, так же забвенно шепчущего одними губами молитву. Отец Адольф перекрестился и с облегчением выдохнул. Он посмотрел на Адальберта.
– Поздравляю, святой отец, – процедил граф, поднимаясь с пола.
– Прошу, не стоит.
Адольф огляделся. В церкви остались только служки, подметавшие пол и собиравшие обломки свечей. Новый настоятель встал с колен и приблизился к Адальберту.
– Всё это ужасно. Отец Иеремия – праведный человек. Он не заслужил костра…
– Что же Вы не встали на его защиту? Его жизнь рушилась у вас на глазах, а вы только смотрели и молчали.
Отец Адольф пожал плечами.
– Что можем мы перед волей Божьей? Но, прошу Вас, церковь – не место для ссор и злобы. Могу я предложить Вам взглянуть на нашу библиотеку?
Зернистый запах пергамента успокаивал. Адальберт слегка улыбнулся: имена на переплётах были знакомы ему с детства. Он провёл рукой по одному из них, и на пальцах осталась пыль. Адальберт огляделся, потирая пальцы. В углу горела всего одна свеча. Рядом, уронив голову на плечо, спал старый библиотекарь. Книжные полки стояли совсем близко друг к другу, дерево почернело от влаги, а по углам колыхалась на сквозняке паутина.
– Отец Иеремия совсем не следил за этим местом? – спросил Адальберт у настоятеля, бродившего среди стеллажей.
– Ему вообще тяжело было управляться с хозяйством, если честно. Он посвящал всё время молитве. Добрый христианин, да обретёт покой его душа.
Если Иеремия так плохо справлялся, возможно, церкви и нужен был новый настоятель… Но какой ценой они его получили?
Адольф давно ушёл, а Адальберт никак не мог расстаться с отсыревшими книжными полками. Каждая книга вызывала в памяти мутные образы места, где Адальберт впервые прочёл её, и мыслей, которые занимали в то время его голову. Граф не один раз обошёл библиотеку по кругу, снова и снова вглядываясь в корешки книг.
Только сейчас он заметил в задней стене небольшую дверцу. В груди защекотало детское любопытство. Адальберт осторожно оглянулся, подошёл к двери и приоткрыл её. От темноты закололо в глазах. Адальберт различил лишь, что за дверью была винтовая лестница, ведущая куда-то вниз. Он подошёл к библиотекарю, наклонился, заглянув в его спящее лицо, и взял догоравшую свечу. С ней он вернулся к дверце и стал спускаться по ступеням, придерживаясь рукой за холодную стену.
Граф оказался в подвале, куда вели ещё несколько ходов из других церковных помещений. Здесь стоял затхлый сырой запах, а под ногами чавкала грязь. Адальберт вышел на середину комнаты и осмотрелся. Похоже, монахи хранили здесь вещи, которые ленились выбрасывать.