Возбуждённый суетой сборов, Адальберт вошёл в покои Роберта. Тот сидел на кровати, подперев рукой подбородок. Он с каким-то злобным безразличием посмотрел на кузена.

– Ещё не распорядился насчёт своих вещей? – спросил Адальберт, подсаживаясь рядом.

– Я не еду.

– Как? – Адальберт подскочил на ноги, не успев сесть. – Почему?

– Твой отец так решил. Сказал, мне лучше остаться здесь и быть благодарным за то, что он уже делает для меня.

– Что за глупости?

– Он так сказал! – вскрикнул Роберт. – А мне трудно спорить с твоим отцом, ты знаешь.

– Хорошо, я поговорю с ним.

Адальберт уверенным шагом направился к двери. Роберт смотрел на него исподлобья.

– Не надо.

– Это ещё почему? – Адальберт развернулся.

– Не очень-то я и хочу ехать, – с деланным безразличием пожал плечами Роберт. – К тому же, я там не к месту. Я ведь всего лишь сын рыцаря, куда мне до благородных господ?

Адальберт оглядел кузена с головы до ног и тяжело вздохнул. От этих слов внутри что-то надломилось.

– У тебя есть время передумать, – глухо сказал юноша и вышел.


В ночь перед отъездом Адальберт снова не мог уснуть, на этот раз от переполняющего волнения. Он в красках представлял завтрашний день, когда в его покои вошёл Роберт. Он неловко встал в дверях, переминаясь с ноги на ногу. После ссоры они так и не поговорили: стоило Адальберту появиться в большом зале, Роберт тут же сбегал от него во двор или в свои покои. А сейчас стоял на пороге и теребил ручку двери. Адальберт приподнялся на подушке и чуть наклонил голову.

– Прости, что тогда нагрубил, – пробубнил Роберт. – Ты ведь хотел, как лучше…

Роберт поднял виноватый взгляд на кузена. Адальберт сел в кровати и жестом подозвал брата к себе. Когда Роберт сел рядом, Адальберт крепко обнял его. Роберт положил голову кузену на плечо и тяжело вздохнул.

– Как я буду здесь без тебя? Ты ведь мой единственный друг.

«Кто-то должен быть с ним рядом», – вспомнились слова матери.

– Не волнуйся, я вернусь, ты даже не заметишь.

Роберт горько усмехнулся, и Адальберт понял, что было в этой усмешке: «Отец тоже так говорил». Юный граф отстранился от кузена и тепло улыбнулся.

– Скажи лучше, что тебе привезти из Италии?

Роберт отвёл взгляд.

– Я сам хотел попросить тебя. Знаю, глупо, но… может, ты попытаешься что-нибудь разузнать о моём отце? Знаю-знаю, это бессмысленно и вообще… вряд ли что-то получится…

– Конечно, Роберт! Я… – Адальберт осёкся, чтобы не дать обещание, которое невозможно было сдержать. От Вильгельма не приходило писем уже шесть лет. – Я сделаю всё, что в моих силах.

Роберт кивнул и снова обнял кузена. Адальберт ощутил стук его сердца сквозь рубашку и понял, как будет скучать по этим тихим ночам в замке.

VI. «Вся моя надежда на самого себя»

1531 год. Адальберту 16 лет.


Оказавшись вдали от дома, где каждый камень был болезненно знаком, Адальберт действительно почувствовал некоторое облегчение. О тяготившей его печали он почти не вспоминал: Италия была полна нового, доселе неизвестного и потому так влекущего. События и впечатления сменяли друг друга бешеным вихрем.

Коронация осталась в памяти у Адальберта чем-то душным и шумным. Все толпились, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что происходило у алтаря; кто-то то и дело толкал своего соседа и тут же извинялся. В этой суете Адальберт не испытал никакого трепета, когда Папа вручил Карлу скипетр и жезл, а затем водрузил корону на его голову. Только когда толпа разразилась радостными возгласами, славя нового императора, Адальберт оживился и присоединился к общей радости. Сильнее же всего юному графу запомнился роскошный пир после торжества – никогда прежде Адальберт не видел столько угощений на одном столе.