На следующий день мать Адальберта проснулась больной. Она была в бреду и то и дело заходилась гаркающим кашлем. Суетились слуги. Из Трира вызвали лекаря, который пустил графине кровь, но к праздничному ужину Анна так и не спустилась. Рождество прошло в неуютной тишине. Горечи добавляли воспоминания о вчерашнем дне, полном светящейся радости, на смену которому пришли тревога и уныние.

Неделю спустя бледный слуга передал Адальберту: графиня фон Веллен ждёт его у себя. Всю неделю она никого не хотела видеть, а теперь звала любимого сына…

Юноша осторожно открыл дверь и вошёл в душные покои матери. Графиня Анна лежала под покрывалом, положа руку на грудь. Волосы её были растрёпаны, под глазами появились тёмные круги, на лбу проступили капельки пота; она с хрипом вдыхала воздух. Адальберт почувствовал, как в груди больно кольнуло от того, какой слабой выглядела мать. Увидев сына, графиня постаралась улыбнуться, но в глазах у неё застыла грусть. Адальберт сел на край кровати и взял мать за руку. Она была почти ледяной.

– Я рада, что ты пришёл, Берти, – ещё раз улыбнулась Анна.

– Как ты? Тебе принести что-нибудь? Какие у тебя холодные руки.

Графиня прикрыла глаза.

– Ты у меня такой добрый, Адальберт. Нет, ничего не нужно.

– Может, позвать лекаря? – спросил Адальберт не то с тревогой, не то с надеждой – он сам не мог разобрать, что чувствует.

– Ох, Берти. Он уже был у меня сегодня. Я хотела поговорить с тобой.

– Хорошо.

– Я всегда хотела сказать тебе это, но всё не… Неважно. Ты знаешь, как я люблю тебя. День, когда ты появился на свет – самый счастливый день в моей жизни. И ты не перестаёшь меня радовать, – она протянула к нему руку, и Адальберт припал к ней щекой. – Посмотри, каким ты стал. Умный, честный, заботливый. Каким прекрасным графом ты будешь, когда придёт время. Будешь заботиться о замке и тех, кто здесь живёт… Я верю, ты справишься. И я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой и всегда буду гордиться, – с её лица пропала улыбка. – Жаль, я уже не смогу быть рядом.

Адальберт давно сдерживал слёзы, но теперь они предательски потекли из глаз, падая в холодную ладонь матери. Он не хотел, чтобы графиня видела его таким – слёзы сына всегда отзывались болью в её сердце, а она сейчас и без того была слаба… Адальберт быстро смахнул слёзы с лица и усилием заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась странная, нелепая: в ней собралось смирение перед судьбой и в то же время смутная надежда, как если бы Адальберт сказал: «Ну что ты? Я знаю, это не так». Но кроме этой улыбки мальчик не смог выдавить из себя ни слова.

– Берти, можешь пообещать мне кое-что? – вновь зашептала графиня, спасая сына от тяжёлого молчания.

Адальберт кивнул. Он впился взглядом в руку матери, как будто от этого зависело, что она скажет. Анна судорожно поглаживала пальцы сына. Юный граф рассматривал проступившие узелки вен и небольшие морщинки, которыми была испещрена тыльная сторона ладони графини, и в этот момент его овеяла такая нежность… Он осмелился поднять глаза на вспотевшее лицо матери.

– Позаботься о Роберте. Он остался совсем один, бедный мальчик… Нельзя бросать его, он пропадёт. Кто-то должен быть с ним рядом. Поддерживать, помогать… – её голос совсем ослаб, будто сил хватило ровно на эти слова.

– Конечно. Я позабочусь о нём, мама, обещаю тебе.

Ему так много хотелось сказать ей. Что тем, каким он стал, он обязан ей – отец занимался образованием сына, но именно мать научила Адальберта заботе и состраданию. Что он тоже безмерно любит её и, если бы только мог, сделал бы всё, чтобы облегчить её боль. Что он всегда будет помнить каждую мелочь: её тёплый запах, маленькие морщинки у глаз, когда она улыбается, её голос и смех. И что он будет так скучать по ней… Тоска по умершим – неблагодарное дело. Они уходят в мир иной, а живые? Остаются здесь и мучаются болезненными воспоминаниями. Но зачем Адальберт думает об этом сейчас? Матушка должна поправиться. Она не может покинуть их. Не сейчас. Наверное, поэтому Адальберт и не сказал вслух всего, что хотел.