Теперь я взрослый. Как построю свой дом – не жить мне больше в приюте. Не долго мне осталось в запретное зеркало смотреть.

Хожу к зеркалу каждый день. Вчера страху натерпелся. Глянул на себя в зеркало, а маски на мне нет. Два глаза, как у пса дворового смотрят на меня, лицо белое, щеки – две сразу. И нос этот страшный. И рот открыт. Убежал я.

Очень мне увиденное напоминает то, что я по частям под детской маской видел.

Жрец:

Вот и случилось то, чего я боялся больше всего. Я попал в число трех старейших жителей нашего города. Те двое, что были постарше меня, отошли перед самым Избранием. Повезло им.

В день выбора Жреца пришли за мной на рассвете. Повели. Хожу я медленно. Не торопили. Даже конвой понимает, куда ведет меня.

Трое нас. Все между собой с детства знакомы. Глупая была у нас поговорка: «А чтоб ты жрецом стал».

Сидим. Я и еще двое стариков. Мясо в руках. Волк в клетке. Толпа на площади. Первые каменные стоят. Волк, если вместо мяса на человека набросится – не быть тому Жрецом.

Подняли решетку. Вышел волк. Медленно так. Направился в мою сторону. Оскалился. Или загрызет меня волк – или Жрецом стану. Бросил я мясо ему в пасть. Толпа как закричит: «Новый Жрец! Слава Первым!». Как не со мной все это. Смотрю на Первых. Молюсь. Хоть бы не умер никто.

Совершеннолетие. Зовут маску заменить. Конвой Жреца приводит и уводит домой. Оно и понятно. Туда ноги не несут, обратно тоже.

Дали мне Святейшее покрывало Первых. Много веков оно покрывает лица во время снятия маски. Накрыл я голову юноши. Веревочки маски его развязал. Маску детскую снял. Стал под покрывалом новую, взрослую надевать. Коснулся лица его. Чуть не вырвало меня. Мягкое оно. Влажное. До сих пор мутит. Завязал веревочки. Домой меня отвели.

Вот и настал день. Смертную маску поменять надо. Почему я еще не умер? Стою возле покойника. Маска жизни на нем. Снять нужно. Снять-то могу, но как лица не увидать. Хотел бы я снять эту маску жизни, и умереть сразу. Был бы это хороший конец. Слава Первым! Тогда конвой должен накрыть лицо покойника плащом. Да так и хоронить. Конвой, потом за ворота города вывезут. И забудут навсегда.

Сделал я это. Странно. Не страшно. Даже кажется, что я видел уже это когда-то. Может во сне. Знакомо мне лицо, открывшееся из-под маски. Не человек сам. А так. Лицо увидеть. Надел маску смертную. Увели меня.

Арагон:

Я теперь каждый день маску снимаю. Хорошо себя рассмотрел. Интересно, как другие лица под маской выглядят?

Жрец:

Снимаю я маски другим. Привык уже. Почему я так боялся? Но я, виду не показываю, что не страшно мне уже. Иду, ноги еле волоку. Скулю, как лис в капкане. Так-то оно лучше.

А что, если и мою маску снять, и в зеркало заглянуть. Терять мне нечего. Если безумие овладеет мной, то в Почетный Храм Жрецов поместят меня. В почете доживу остаток дней. И если умру от страха, так тому и быть. Стар я уже очень.

Вот и зеркало старое. Мутное совсем. От прабабушки еще моей. Хорошо, что мутное оно. Может не так страшно будет.

Слава Первым! Совсем, как у покойника. Глаза только открыты. А так, один в один. Надену маску обратно. Увидит еще кто. Я в доме-то, перед этим, окна позавесил. Засов задвинул.

Старик Масочник:

Разные маски я делал. В каждой маске я кусочек души своей оставил. Когда свадебную маску делал, так девой невинной представлял себя. Когда для битвы- так солдатом свирепым и угрюмым. Не знающим жалости. А вот когда маску смерти, то самой смертью я был в тот момент.

Страшные мысли приходят мне теперь в голову. Боюсь даже думать. Слава Первым! Хотел бы я сделать квадратную маску Первых. Но об этом даже думать страшно. Все чаще я представляю, как из камня серого вытачиваю я квадратную Маску Первых. Вот и для глаз квадраты вырезал. Вот и для рта. Столько раз уже представил это, что кажется, маски эти уже на столе у меня. Слава Первым!