Морило. Мелкая плотва играла с солнечными бликами, богато рассыпанными по поверхности озера, словно веснушки на Анюткином носу. При воспоминании о жене Михалыч поморщился. Это ж надо так, прошло каких-то… сколько? Тридцать лет? Больше? А девка из легконогой хохотушки превратилась в бабу со скалкой и дурным характером. Только веснушки и остались. Как напоминание о былой любви.

Михалыч сплюнул. Домой идти не хотелось. Да и не пустит его жена на порог, тем более без улова. Поплавок как приклеенный к поверхности озера уж часа два как замер. В ведре плавала пара карасиков, но таких мелких, что даже кот не взглянет.

– Может, а ну его? – мелькнуло в голове у Михалыча, – пойти к Женьке, на сеновал жить. А что? Жёнка у него готовит вкусно. В овине тепло. До осени протянет. А там глядишь и Анютка сердцем отойдёт. А то устроила скандал на ровном месте. Подумаешь, и глянул-то по старой памяти на Катюху, соседку. Да ей сто лет в обед! Подумаешь, по жопе хлопнул! Он же уверен был, что это та Катька, с которой он за одной партой сидел. Кто ж подумать-то мог, что внучка с ней на одно лицо? Анютка не поверила. Да и Славка – ейный жених, тоже! Ну, помахались чуток. Не в первой. А то, что колхозный сарай рухнул, так кто ж знал-то, что он на тех двух дрынах держится, что они со Славкой в запаре выдернули? Да и сено не они пожгли. Коробок случайно из штанов выпал, и на стог закатился. Да, вместе с горящим дрыном! А забор вообще не вовремя решил им дорогу перегородить, вот и поломался. И чего орать было? И бить Михалыча скалкой за то? И по деревне гнать. Словно он не мужик, а собака какая, пол порося укравшая.

Михалыч ещё раз вздохнул, почесал шишку на затылке, граблями оставленную, взял ведро, выпустил карасиков в воду и хотел было уже сматывать удочку, как поплавок дёрнулся.

– Ну… – Затаил дыхание Михалыч и подсёк.

Рыба, сверкнув на солнце чешуёй, сделав дугу, пролетела над головой Михалыча и шлёпнувшись на траву, попрыгала обратно к воде.

– Врёшь! Не уйдёшь! – Михалыч плюхнулся на рыбину грудью, прижимая её к земле.

– И даже не собиралась! – развернула к нему морду рыбина и чуть более томным голосом продолжила, – полежал? Удобно? Теперь, как всякий порядочный мужчина, ты обязан на мне жениться!

– Чё? – замер Михалыч, чувствуя, как стремительно начинает трезветь.

– Чё, чё? – передразнила рыба, – женись, говорю! А-то как пообжиматься так каждый первый, а чуть что и не при делах. А мне объясняй потом, от куда икра взялась.

Ик… – осторожно отодвинулся от рыбы Михалыч, на ощупь ища панаму, висевшую где-то на ветках куста позади него.

– Напекло, точно напекло, – подумалось Михалычу, и отчаянно захотелось залезть в озеро искупнуться.

– Ты долго моргать-то будешь? – съехидничала рыба. – Что в детстве сказок не читал?

Михалыч согласно кивнул и наконец-то нащупав панаму, вытер ей вспотевшее лицо и сырую шею.

– Ага, давай тут ещё в обморок бухнись. Про золотую рыбку не слыхал, да?

– Не-а, – отчего-то пошёл в несознанку Михалыч.

– Понятно. – протянула рыбка, – а ты с Луны давно свалился, Незнайка?

– Так я того, Михалыч – я. Анькин муж. А ты чего это? Настоящая что

ли? – и потыкал в рыбу пальцами.

– Пальцы убрал! – скомандовала рыбка, – мы ещё не настолько близки!

– А ты чего это, не золотая? – подозрительно скосился на неё Михалыч.

– Вот деревня, – прыгнула в лежащее ведро с остатками воды рыба, – про художественный вымысел слышал? Альтернативная реальность? Думал я в панцире золотом по пруду плаваю? Ага, держи ласты шире! Гвоздь сезона –рыба, запечённая в собственных доспехах!