– Есть ли у вас какие-либо подозрения по поводу произошедшего? – вновь обратился мистер Кэмбелл к Эштону.

– Безусловно! – протяжно ответил Эштон и взглянул на второго гостя. Тот удивлённо вскинул широкие брови.

– А что, если я и в самом деле нахожу произошедшее весьма подозрительным и благоприятным для этой семейки?

– Эштон! Прекратите, бога ради! – прокричал мистер Дэвис, крайне возмущённый нетактичной выходкой сына. Сперва сын, затем его отец – они оба бередили раны Эштона уже одним своим видом. Душевная боль которого, поверх того, была чудовищной.

– Дорогой Эштон, в силу всего произошедшего, я более снисходительно отнесусь к вашим ничем не обоснованным обвинениям, предполагающим мою причастность или соучастие Эвана в исчезновении вашей милой сестры. Но только сегодня и лишь потому, что лично разделяю вашу тревогу и опасения, допуская, каково вам нынче. И всё же убедительно прошу впредь не пускать в сторону моей семьи реплики, за которые вам потом будет совестно. В частности, поскольку ни я, ни мой сын никоим образом не причастны к горю, постучавшему в ваш дом. На этот счёт у нас имеется железное алиби. Завтра же, ранним утром, мы приглашены для дачи показаний. Уверен, этого будет достаточно, чтобы устранить всякие подозрения. Затем вам предстоит, в свою очередь, преклонить колено в знак признания своей вины за нанесённое публичное оскорбление! – претенциозно и уязвлённо произнёс мистер Робинсон.

На что Эштон ещё больше вспыхнул и дерзко ответил, продолжая сверлить взглядом своего оппонента:

– Я не стану просить прощения ни за одно из вышесказанных слов. Ибо, в моём понимании, истина не требует извинений! Не бывать тому, можете немедленно выбросить эту блажь из головы! Ведь это ваш сын-негодяй посмел оскорбить Мари, и уже за этот мерзкий проступок вашей семье должно быть стыдно!

Исходя из этого, кому, как не вам, должно преклонить голову, высокочтимый мистер Робинсон!

Мужчина, перед которым разыгралась данная сцена, поспешил унять пылкость убитого горем брата и униженного гостя.

«Надобно как можно скорее пресечь эту размолвку, разрастающуюся с каждой последующей репликой», – подумалось мистеру Кэмбеллу.

Но оскорблений и ложных обвинений, по его мнению, Робинсон-старший не намеревался более терпеть. Побагровев, как варёная свёкла, он вскочил на ноги, не сразу вспомнив о трости, которую уронил на пол. Казалось, ещё чуточку, и его круглая голова треснет прямо на затылке. Вытаращив глаза, он закричал:

– Довольно! Я ни минутой больше не задержусь в стенах этого дома, где перестали чтить человеческое достоинство и доброе имя! Видит Бог, я был готов решить это дело миром, но теперь буду следовать другим путем!

Возмущённый гость покинул дом, несмотря на многочисленные просьбы мистера Дэвиса остаться. Трое джентльменов продолжили сидеть у камина, держа в руках по бокалу с коньяком, благодаря которому глава семейства пытался унять тревоги и поразмыслить, каким образом наладить многолетнюю «стезю», целостность которой одним махом подорвал Эштон, поставив

под угрозу ВСЁ. Отец был крайне недоволен выходкой сына, но не стал хулить его при госте. Не сейчас.

Тем временем мистер Кэмбелл, закинув длинную костлявую ногу на ногу, закурил сигару и обратился к Эштону:

– А что, если вы ошиблись, Эштон, станет ли вам совестно за нанесённые оскорбления в адрес мистера Робинсона?

– Маловероятно! – резко ответил Эштон. – Поначалу я присматривался к их «нешаблонной семейке», закрывал глаза на странности и фривольность. Не говоря уже о том, что по глупости искал в них что-то стоящее! Даже звучит абсурдно!