– Если вашей задачей было смутить меня, вам это удалось! – мило улыбнулась девушка.

Взяв брата под руку, они вышли через сад к задним воротам.

– Сегодня замечательная погода! Никогда не любил осень и дождливую погоду, но так и не осмелился покинуть Британию, – подставив лицо солнечным лучам, произнёс мистер Дэвис.

– Зато Мари упивается этой пасмурной меланхолией, нагоняемой Лондоном. Словно она пришла в этот мир из дождя, а в её жилах течёт не кровь, а Темза! Казалось бы, она из той же плоти, что и все остальные, но я не знаком ни с кем, кто был бы так же сильно пленён этим явлением природы, – сказал Эштон, улыбнувшись сестре.

Мари засмеялась, отчего на её, залитых румянцем, щеках появились ямочки, а глаза заискрились.

– Я убеждён, что вы созданы облагораживать и умиротворять этот бренный мир. Я горд быть вашим братом! – величественно произнёс Эштон, поцеловав руку сестры.

– А вот и наш экипаж подъехал! – заявил мистер Дэвис.

Четырехколёсная, почётная карета, запряжённая парой лошадей, была предусмотрена для особых случаев, таких, как сегодня. Пассажирские места размещались как внутри, так и снаружи. Мари и Эштон уселись рядом, отец расположился напротив. Экипаж тронулся и все трое молча смотрели в небольшие окошки, располагавшиеся по обеим сторонам кареты. Около двух часов, как и было предусмотрено, экипаж остановился у ворот имения Робинсонов: роскошной трёхэтажной усадьбы в стиле рококо. И хотя семья долго отсутствовала, они не допустили увядания родового гнезда. Прислуга оставалась здесь и заботилась об усадьбе и имуществе.

Несмотря на позднюю осень, пурпурные розы, которыми были засажены аллеи, ещё не увяли. По мере приближения к дому, сердце Мари колотилось сильнее. Она сжала ладони и спрятала их в карманы пальто.

Мистер Робинсон радушно встретил гостей, осыпав Мари дюжиной комплиментов. Они прошли через широкий коридор в огромную столовую с большими окнами, залитую ярким светом. Внутреннее убранство блистало изяществом и изысканностью: мебель белого дерева с изогнутыми ножками, украшенная резьбой и позолотой, камин с рельефным орнаментом, ручной росписью и лепниной на высоких потолках. Красиво сервированный стол свидетельствовал о наличии вкуса у хозяйки дома.

Миссис Робинсон уделяла много внимания деталям, разгуливая по местным посудным лавкам, и придирчиво выбирала только лучший хрусталь и фарфор.

Вазы с теми же бордовыми розами на столах и подоконниках, серебряные приборы, начищенные до блеска, подсвечники и канделябры из драгоценного металла. И только отборные яства и свежесобранные фрукты!

Всё выглядело богато и эстетично. Легко было заметить, что миссис Робинсон не уроженка Лондона, ибо её дом не был заставлен бесчисленными безделушками и мебелью, столь характерными для викторианской эпохи.

– Не перестаю восхищаться своей супругой! Всего за пару месяцев она успела не просто облагородить всё поместье, но и позаботилась о том, чтобы переклеили обои. И теперь, вместо скучных жёлтых, глаз радуют новые, синие! – широко улыбнулся хозяин дома, показывая свои обновлённые апартаменты.

А чуть погодя перед гостями предстала сама миссис Робинсон.

– Bonjour, дорогой Джек!

– Мадам!

– Несказанно рада видеть вас, Эштон, Мари!

Она поочерёдно обняла каждого, прижимаясь щекой.

Лаура Робинсон в свои пятьдесят два года осталась стройной и, довольнотаки, привлекательной, несмотря на немолодой возраст и четверых детей, двое из которых были пятнадцатилетними двойняшками. Женщина умела красиво одеваться, хоть и несколько вычурно. Возможно, это были отголоски французской моды или же врождённое чувство экстравагантного стиля.