Он торопился отправить довольно увесистое письмо Маргарите, чтобы пораньше успеть в кассу Аэрофлота за балетом в Симферополь. Наконец-то Горбачёв разрешил ему вернуться на отдых. На почте его снова ждали два письма, написанные снова день за днём. Лебедев опять с лёгкой нервной дрожью открыл первое письмо.

«Игорь, здравствуй! Ты мой непонятый Орфей.

Частично подчиняюсь твоей просьбе писать о городе и работе. Ты же знаешь, что я попала в город Огре по запросу Риги. Рига сделала запрос на детских врачей в Омский мединститут. Там училось довольно много латышей. От них в Риге уже знали, что в Омске дают очень хорошее медицинское образование. Меня туда распределили. Когда приехала, то узнала, что никто не хотел работать детским врачом в Огре. Здесь большая трикотажная фабрика, много работает молодых женщин, много молодых матерей-одиночек. Проблема с детьми, детской заболеваемостью и женскими болезнями просто огромная! Никто из латышских врачей не хочет эту проблему решать. Бегут отсюда. Я осталась. Тут я убедилась, что многие медсёстры слабо подготовлены, поэтому мне пришлось заниматься с медперсоналом и обучать сестёр. Меня приняли и полюбили. А вот мужа моего ненавидят. Он, оказывается, работает в структуре, которая всё в Огре охраняет.

Всё! Теперь о другом.

Чтобы подарить мне такое стихотворение на выпускном вечере, – надо же любить меня, хотя бы тайно!!! Не находишь?! А я нахожу. Потому и вспыхнуло всё и загорелось во мне. Загорелось жутким пламенем страстей. Я удивлена, насколько это бешено и жутко. Мне боязно за себя саму.

Похоже на то, что я хочу разбудить тебя, тайно любимого, для себя, явно любимой. Наступила эпоха перемен, которая всем приносит одни несчастья. Нам обоим нужно крепиться.

Обнимаю тебя, Игорь, я без права быть твоей.

Беспроблемной тебе ночи, дорогой ты мой Орфей!»

Лебедев с большой аккуратностью сложил письмо и положил его в нагрудный карман рубашки. И снова… ему хотелось подождать с получением информации из другого письма. Он медлил, медлил… прошёлся по залу почтового отделения и, наконец, решил вскрыть следующее письмо.

«Здравствуй, дорогой Игорь!

Мы за шесть лет учёбы в институте много раз встречались, даже танцевали вместе… и даже один раз ты меня поцеловал! Но это явно с перепугу. Ты был такой робкий и нежный с девушками. И в то же время был дерзким и даже хулиганил. Весь соткан из противоречий! Но в институтском оркестре самодеятельности ты классно играл на скрипке. За одно это можно было простить все твои дерзости,

А откуда они появлялись, эти дерзости? Это было похоже на приступы. Я могу их сравнить, конечно, очень фигурально и неправильно, но всё же сравню их с приступами эмоций у больных хронической туберкулёзной интоксикацией. Современные врачи не хотят признавать такой диагноз, но у нас в Огре я вижу довольно много людей с такими признаками затаённого внутри туберкулёза. Приезжают к нам лечиться хвойным воздухом лесов.

Так вот, твои дерзости похожи на такие приступы. Впрочем, я не все твои дерзости знаю. Мы всё же на разных факультетах учились. Но ты в моей памяти сохранился как хороший парень, честный и самостоятельный, но немного дурной. Тебе нужна хорошая и умная жена, чтобы сглаживала и выравнивала, что надо.

Тогда это всё забылось в суете институтской круговерти, но вот сейчас выплыло и резко встало на пути в моей жизни. Я почему-то не могу отвязаться от мыслей о тебе. Прошло довольно много лет… и вот с неба долбануло громом небесным. За что и почему? Неужели меня Боженька наказывает за то, что я подчинилась маме и вышла замуж? Я могла отказаться и не пойти… Но подчинилась. Теперь я грызу локти и рву на себе волосы. Мой муж – ну совершенно-пресовершенно не мой муж!! Осознаю сейчас и удивляюсь. Сколько лет я была под гипнозом у своей мамы!